Зимняя война 1939-1940 гг

Если первый день финской войны был самым трудным днем стопятидневной войны, то последний день был по трудности вторым. Условия мира, которые были объявлены в радиообращепии Вяйно Таннера 13 марта 1940 года, были не менее шокирующими, чем зажигательные бомбы, внезапно упавшие с небес 30 ноября 1939 года.

Всего двумя днями ранее финский народ, от которого так долго скрывали правду, узнал о переговорах с русскими. Однако никто не мог представить, что война, в которой участвовала вся нация и так храбро сражалась, война, на которой нация покрыла себя неувядаемой славой, закончится таким образом.

Ни один журналист, находившийся в Хельсинки в тот мрачный день, не забудет его никогда. Из всех книг и статей о похождениях на финской войне самые трогательные описания касаются того, что они увидели в лицах шокированных, разбитых горем финнов на улицах Хельсинки в тот день. Журналисты более живо переживали все вокруг, так как они уже знали условия мира, в отличие от остальных окружающих. Но эта сенсация была такая, что лучше бы ее не знать.

* * *

Вирджиния Коулс, которая была в командировке в Стокгольме, чтобы освещать переговоры о мире вместе с коллегой, Эдди Уордом с Би-би-си, была одной из первых получивших эту информацию. Это случилось благодаря вопросу, который Уорд как бы невзначай задал финскому послу Эркко во время краткого интервью по телефону.

«На следующий день, 11 марта, ходили слухи о мире. Я встретилась с датским журналистом, который сказал о своей уверенности в том, что мир заключен в Москве, но официального подтверждения получить не смог. Эдди и я решили вернуться в Хельсинки в тот же вечер и позвонили г-ну Эркко, чтобы попросить его устроить нам места в самолете. Даже не рассчитывая на ответ, Эдди спросил:

«Правда ли, что в Москве заключено соглашение о мире?»».

Коулс и Уорд сильно удивились, когда получили от Эркко положительный ответ. Уорд сразу послал телеграмму в Би-Би-Си, и в шестичасовом репортаже телеграмма была зачитана. Это стало первым полуофициальным сообщением о близком окончании войны. Остаток вечера Эркко провел в тщетных попытках опровергнуть слухи о мире. Когда Коулс прибыла в аэропорт Стокгольма, кто-то уже успел услышать эти новости. Среди них был разъяренный финский полковник, который отказывался в них верить.

«Вы слышали репортаж Би-би-си?» — спросил полковник у журналистов, не зная, что один из них — Уорд — был частично причиной этих новостей. «Этот парень, должно быть, сошел с ума, — воскликнул офицер. — Мир! Мы заключим мир, когда русские уберут своего последнего своего солдата с нашей территории!» Остальные пассажиры закивали в знак одобрения. Уорд трусливо согласился и отошел в сторону.

В полете Коулс была в раздумьях. «Когда мы взлетели, огни аэродрома Стокгольма сверкали на снегу как алмазы. И мы подумали, какую цену Швеции пришлось заплатить, чтобы эти огни не гасли». Остаток поездки она писала. «Это была печальная поездка. Очевидно, только Эдди и я знали, в какую страну мы возвращались, и от этого становилось только хуже. Я смотрела на лица вокруг меня, на сильные, уверенные лица, и не осмеливалась подумать, как они воспримут завтрашние новости».

После прибытия в Турку Коулс отправилась в Хельсинки на автобусе. Турку по-прежнему оставался городом на военном положении.

«Утренние газеты в Турку вышли с заголовками о том, сколько русских самолетов было сбито днем ранее. Единственное, что указывало на переговоры, была маленькая заметка на первой странице. В ней говорилось, что иностранные радиостанции сообщили о достижении соглашения в Москве. Все это было обведено большим знаком вопроса.

Эта заметка не привлекла внимания пассажиров, в большинстве своем деревенских девушек и рабочих, одетых в белые маскхалаты поверх одежды, чтобы уберечься от русских истребителей, которые все еще разносили смерть и разрушение по стране».

В отеле «Кемп» Кокс, как и все остальные журналисты, провел ночь в состоянии тревожного возбуждения. Они ждали подтверждения ужасных новостей о подписании мирного договора.

«Вечером 12 марта я пошел по затемненному городу в комнату для прессы. Все корреспонденты знали, что в этот вечер нам сообщат что-то определенное.

Я оглядел комнату с ее зелеными столами и стопками переводов финских коммюнике, фотографиями Суомуссалми на стенах, с тяжелыми занавесками на окнах для полного затемнения. Здесь мне зачитали первое военное коммюнике, здесь я встречался с мисс Хельсинкис, симпатичной финской девушкой, которая работала секретарем, каждый вечер она сообщала количество сбитых русских самолетов».

Кокс спросил у Хельсинкис, как она себя ощущала. «Я живу в Выборге, — ответила она с печалью. — На прошлой неделе я в выпуске новостей увидела мою квартиру, разбитую вдребезги попаданием бомбы. Но не это меня беспокоит, а то, что мы прекращаем сражаться, после всех страданий».