Зимняя война

Двадцать пять лет назад чернорабочий чулочной фабрики Костя Рокоссовский был арестован царскими жандармами за участие в маевке. И два месяца просидел в Варшавской тюрьме. О которой вспоминал теперь, как о курорте. Потому что там, хотя и кормили баландой, зато от пуза. И книжки давали читать. И на прогулку выводили.

И не били.

В отличие от своих родных, рабоче-крестьянских чекистов. Которые выбили ему передние зубы и сломали три ребра, требуя признаться в измене Родине. Которые три раза выводили его на расстрел. И щелкали револьверным курком возле затылка.

Сказать, что ему было не страшно, значит соврать. Не боятся смерти только клинические идиоты. И все же он не подписал ни одного протокола. Не назвал ни одной фамилии. И вообще, не признал ничего из того, что ему инкриминировали.

Во всех аттестациях начальники отмечали его мягкость и тактичность. Впрочем, твердую волю, энергичность и решительность отмечали тоже. Наверное, благодаря именно такому, весьма необычному сочетанию качеств, он и уцелел. Зная о мягкости характера подследственного, следователи пытались добиться от него признания и согнуть с помощью побоев и психологического давления. А, наткнувшись на его несгибаемую волю, пытались сломать. Опять же с помощью побоев и давления. И с тем же результатом. В смысле, совершенно безрезультатно.

Поэтому следствие и затянулось почти на два года. И к тому времени, когда дело Рокоссовского было, наконец, передано в суд, те, кто начинал с ним «работать» в тридцать седьмом, сами успели попасть под следствие. И были уже давно расстреляны. Включая бывшего начальника УНКВД по Ленинградской области комиссара госбезопасности первого ранга Заковского. Который не только подписывал ордера на арест, приговоры троек и предписания на расстрел осужденных. А еще и в допросах участвовал. Собственноручно, так сказать. А сам, оказался матерым врагом. В чем сразу же и сознался, как только к нему его любимые методы допроса применили…

Константин Рокоссовский вынес все. И не сдался.

Но не потому, что верил, что рано или поздно истина восторжествует. Он верил, но в какой-то момент эту веру потерял. И не потому, что при всей своей внешней мягкости имел стальную волю. Даже сталь может сломаться. Это называется «усталость металла». Он выдержал все, потому что знал: если его осудят как врага народа, Юлю тоже расстреляют, а дочку сдадут в детдом. За то, что ЧСИР.

Так или иначе, но истина восторжествовала. И его освободили. Восстановили в партии. Вернули ордена. И даже вручили юбилейную медаль «ХХ лет РККА», которая проехала мимо, пока он сидел на Шпалерной. А потом выдали путевку в военный санаторий имени товарища Ворошилова и отправили восстанавливать здоровье в Сочи. Вместе с семьей. Любимой дочкой, которая за эти два года из голенастого подростка превратилась в молодую симпатичную девушку. И любимой женой. Которая за те же два года состарилась на двадцать лет.

Пока мыкалась по очередям, пытаясь выяснить в какой тюрьме его содержат (возьмут передачу, значит, в этой, а не возьмут, значит, надо искать дальше). И перебивалась, как могла, продавая последние носильные вещи. Потому что на работу нигде не брали. И если бы не Костины боевые друзья, то не знала бы что и делать. Они и помогли продержаться. Хотя могли сами за это угодить под пятьдесят восьмую статью. Но очень уж любили своего командира…

Рокоссовский освободился в конце июня. А в начале ноября уже принял третий кавалерийский корпус. Позднее он узнал, что своим освобождением и назначением целиком обязан командарму Тимошенко. Который лично поручился за него перед самим товарищем Сталиным. Тимошенко хорошо знал Рокоссовского по совместной службе и очень высоко ценил. Потому что когда-то долгое время командовал этим самым третьим кавкорпусом, командиром лучшей дивизии которого был Константин Рокоссовский…

А теперь у него уже не дивизия. И даже не корпус. А целая конно-механизированная группа! Тридцать тысяч человек!

И боевая задача, которую он обязан выполнить не только потому, что это его партийный, солдатский и командирский долг. А еще и потому, что должен оправдать доверие Тимошенко, поручившегося за него. И оправдать доверие товарища Сталина. Поверившего ему, Рокоссовскому, а не этой сволочи - фриновским и заковским. И доказать, что сотни и тысячи красных командиров, попавших в устроенную этой сволочью мясорубку, достойны доверия. И тоже должны быть освобождены. И получить право умереть за Родину в бою! А не на лагерной шконке или в расстрельном подвале Внутренней тюрьмы Управления НКВД!..

В Юнтусранту двести восемьдесят пятый отдельный разведбат сто двадцать второй стрелковой дивизии вошел тридцатого ноября. В десять утра. Так и не встретив никакого сопротивления. И вообще, никого не встретив. Ни одного белофинна. Ни пограничника, ни егеря. И ни одного местного жителя.