Зимняя воцна

— Не ори ты… Если б у тебя были еще глаза впридачу, браток… прости. Я не со зла. — Исупов схватил его за руку пятерней и сильно сжал. — Я много зла на Войне видел… и сам в людей стрелял, я тебе зла не сделаю. Идем за ними. Идем с нами. Леха хотят взять. Поянл? Надо сделать так, чтоб его не смогли взять. Хотя бы до прилета его красавицы из Парижа ему надо продержаться.

— А Сумасшедшая… не прилетела еще?..

— Нет еще, мальчик. — Последний глоток кофе из фаянсовой чашечки — и вперед. — Мажет быть, она уже не прилетит никогда. Сегодня нам важно спасти Леха. Мы вышли один на один с неизвестным миром. Мы не знаем, как он зовется. Мы доподлинно знаем, что он есть. Он живет по своим законам. Мы вторглись в его святая святых с этим Третьим Глазом… будь он неладен. Один человечек, солдатенок китайский, наш надзиратель… когда мы сидели в земляной яме со змеями… объяснял нам про судьбу, и ее мы должны то ли избыть, то ль искупить, то ли — взять на себя, как грех… то ли, наоборот, есть такие судьбы, чужие, их на себя брать запрещено… а надо жить своей, своей судьбой… О, это целая наука!.. Восток…

Лех и путана шли впереди. За ними — двое в черных одеждах и черных очках, и их одинаково гладкие лица одинаково, неподвижно усмехались. Поодаль шли Стив, Исупов и Серебряков.

Отчетливый шепот разрезал морозный воздух. Пустынная ночная улица жестко и иглисто блестела оторочкой махрового густого инея. Фонари били в лицо допросным лучом. Серебряков, у тебя кольт с собой?.. Да. Лех безоружен. Мы закроем его, если что. А закрывать придется. Они поняли, что с Ленской дело швах. Видно, девочка ушла от них. Теперь они постараются не упустить его. Понял. Если будут стрелять — загороди Стива. А может, мы его отправим, а?.. Стив, шел бы ты домой, дружок, ведь у тебя хата рядом?.. Я тебя провожу. Отсидишься. Ты музыкант, ты талант, кореш… сдались тебе наши военные кровавые игры. Мы солдаты. Мы пешки. Нами ходят грубые и важные ходы. Мы шакалы Зимней Войны — мы без охоты не можем. Ступай, а?!..

Губы Стива сжимаются в тонкую упрямую полоску. Он молчит. Молчат кругляши его черных очков. Он крепче цепляется за руку Серебрякова — мертвой хваткой.

Путана и Лех шли быстро, не оглядываясь. Она шла, гордясь волосами, зимой без шапки, снег усыпал ее черную гриву мелкой, дробной алмазной пылью. Она прокалывала наледь и наст «шпильками», скользила, чуть не падала, и Лех заботливо поддерживал ее под локоть. Ты поняла, детка, это за нами. Да. Ну, уводи меня к себе. Я за детей боюсь. Так. Ясно. Веди куда хочешь. У меня есть подруги, натурщицы. Они тут, рядом, в мастерской. К ним. Милая. Спасибо. Иди дворами. Незаметно оторвемся. Только бы не начали стрелять.

Иней прокалывал им глаза радужным царским блеском. Снег и алмаз одной породы. И человек и алмаз — тоже. Человек прозрачен, как алмаз, если его огранить; и так же черен, как черен необработанный, в породе, алмазный кап. Алмаз чистой воды — так говорят. И человек — весь из воды, из лимфы, из льющейся, горячей крови. Держи меня, как алмаз чистой воды, в кулаке своем, любимая моя. Я закалился на Войне. Я огранился до кости. Один голодный блеск остался. Если я останусь жив, Воспителла, я хочу ребенка от тебя. Ты родишь мне ребенка. Родишь. Я никогда не хотел ребенка. И вот захотел. Черные идут за мной по пятам, а я хочу, чтоб ты родила от меня. Где ты?!

За мрачной, пирамидальной высотной башней, усеянной ярко, жадно горящими глазами узких окон, Лех и девушка резко свернули во двор. Перед ними кучкой сгрудились занесенные снегом машины. Бетонная ограда метнулась перед глазами. Они не успели за нее забежать — над их головами тошнотворно вжикнули два выстрела.

— Падай!

Он дернул ее за рукав полушубка, и они повалились в грязный, испятнанный собачьей мочой дворовый снег.

Исупов выхватил револьвер. Серебряков уже целился. Ветер распахнул полы их моряцких тулупов номерной формы, и на груди Исупова просверкнул в полумгле крест. «Господи, спаси и сохрани», - шептал он и прицеливался неистово, жестоко.

— Капитан, бери того, слева…

Лех и путана ползли по снегу, и Лех хватал снег зубами — его, как на грех, мучила жажда, и таявший во рту снег казался ему ртутной сладкой водкой, горькой обжигающей перцовкой, спиртом, забивающим глотку и легкие. Сейчас нас пришьют. В горах не убили, а здесь убьют. Война найдет тебя везде. Ведь ты сам этого хотел. Путана, ползя, подтягиваясь на локтях, обернула к нему голову, ахнула — его глаза ослепили ее восторгом, световым взрывом ярости, азарта, вызова: на! Возьми меня! А не возьмешь!

Исупов выстрелил, и эхо выстрела гулко раскатилось по слепленным в поднебесье каменным сводам страшной громады города. Черные мгновенно обернулись: ого! вот так поворот событий! — легли на снег, покатились за мусорные ящики. Исупов, швыряя прочь песцовую шапку, отирая пот со лба тылом ладони, крикнул:

— Капитан!.. брось Леху свой кольт! Так будет лучше!