Зимняя жертва

Двенадцатикилограммовые гантели упорно тянутся к полу, как ни пытается она поднять их.

Черт, какие тяжелые. Но нужно выдержать и повторить упражнение хотя бы десять раз.

Рядом Юхан Якобссон, он пришел сразу после Малин и сейчас подбадривает ее, будто желает, как и она, отогнать грустные мысли.

Юхану удалось вчера открыть последнюю папку из компьютера Рикарда Скуглёфа. Дома, когда дети уснули. В ней не оказалось ничего, кроме фотографий самого Рикарда Скуглёфа и Валькирии Карлссон в разных видах. Их тела были украшены узорами, напоминающими татуировку.

— Давай, Малин.

Она поднимает гантели, отжимается.

— Давай же, черт.

Но сил больше нет.

Она роняет их на пол.

Раздается глухой стук.

— Я немного побегаю, — говорит Малин Юхану.

Пот стекает у нее со лба. Последствий вчерашнего ужина как не бывало. Она делает шаг за шагом по беговой дорожке.

Малин смотрит в зеркало на себя, бегущую. Видит, какая она бледная, как струится по лицу пот и как раскраснелись щеки от напряжения.

Лицо тридцатитрехлетней женщины. И губы как будто полнее, чем обычно.

Кажется, за последние несколько лет ее лицо обрело наконец свою форму и кожа легла на скулах так, как надо. Все девчоночье, что было в ней раньше, пропало навсегда, исчезло без остатка за несколько последних напряженных недель. Она смотрит на часы на стене. 09.24.

Юхан только ушел.

Пора и ей под душ, а потом ехать к Вивеке Крафурд.

Звонит внутренний телефон.

Малин бегом пересекает комнату и берет трубку.

Это Зак. Он взволнован.

— Звонили из отделения скорой помощи в больнице. Некто Юнни Аксельссон приехал с женщиной, которую нашел на равнине голой и искалеченной.

— Я сейчас буду.

— Она в тяжелом состоянии и, по словам врача, с которым я говорил, как будто шептала твое имя.

— Что ты сказал?

— Малин, женщина шептала твое имя.

69

Вивека Крафурд подождет.

Все подождут.

Кроме троих.

Бенгта Андерссона.

Марии Мюрвалль.

И теперь еще этой женщины, которую нашли примерно в таком же виде.

Жертва бежала из черных лесов в белые поля.

Так где же источник насилия?

Скорость — семьдесят километров в час, на сорок больше допустимой. Магнитофон молчит, слышится только нервное, раздражающее гудение мотора. Они едут окружным путем: на дороге ведутся работы, кажется, лопнула труба. Улица Юргордсгатан. Деревья на территории садоводческого товарищества ощетинились серыми ветками и искрятся на солнце. Ласареттсгатан и розовые многоэтажки постройки восьмидесятых.

Постмодернизм.

Малин читала серию статей об архитектуре города в «Корреспондентен». Это слово показалось ей смешным, но она поняла, что автор имел в виду.

Они сворачивают к зданию больницы. Желтые панели фасада административного корпуса выгорели на солнце, но деньги, выделяемые ландстингом, [55]нужны на другое.

Автомобиль сворачивает на островок безопасности. Малин и Зак знают, что так нельзя, что его следовало бы обогнуть, но именно сейчас на это нет времени.

И вот они у подъезда корпуса скорой помощи. Тормозят, поворачивая на кольцо. Паркуются и бегут в приемный покой.

Их встречает медсестра — низенькая, коренастая женщина с близко посаженными глазами и острым носом.

— Доктор хочет встретиться с вами, — говорит она, ведя их по коридору мимо пустых больничных палат.

— Что за доктор? — спрашивает Зак.

— Доктор Стенвинкель, хирург, который будет ее оперировать.

«Хассе», — думает Малин.

Первое, что она чувствует, — нежелание встречаться с отцом Маркуса на службе. Но потом понимает, что теперь это не важно.

— Я знаю его, — шепчет она Заку, следуя вместе с ним за медсестрой.

— Кого?

— Врача. Так что будь готов. Это отец приятеля Туве.

— Все в порядке.

Медсестра останавливается перед закрытой дверью.

— Вы можете войти. Стучаться не надо.

Сегодня Ханс Стенвинкель совсем не похож на себя вчерашнего. Куда подевались его легкость и общительность? Он сидит перед ними, одетый во все зеленое, строгий, серьезный и собранный. Он весь — профессионализм и компетентность.

Сухо здоровается с Малин, хотя и называет ее по имени. «Да, мы друг друга знаем, но нам предстоит важная работа» — таков подтекст его приветствия.

Зак ерзает на стуле. Очевидно, вид этого помещения производит на него впечатление. Какое достоинство придает человек в зеленом этим стенам с белыми ткаными обоями, книжным полкам из дубовой фанеры, простому письменному столу с потертой поверхностью.

«Вот так оно было раньше, — думает Малин, — когда люди испытывали к врачу особое уважение. А потом Интернет сделал всех экспертами по всем недугам».

— Она только что поступила, — говорит Хассе. — В сознании, но ей надо скорее дать наркоз, тогда мы сможем посмотреть ее раны. Потребуется пересадка кожи. Здесь такое возможно. Мы лучшее ожоговое отделение в стране.

— А обморожения? — спрашивает Зак.

— Да, и обморожения. Но с медицинской точки зрения это почти одно и то же. Она не могла попасть в лучшие руки, чем наши, поверьте.

— Кто она?

— Этого мы не знаем. Но она говорит, что хочет видеть вас, Малин, значит, вы, наверное, знаете, кто она.

Малин кивает.

— Тогда мне лучше с ней увидеться. Если можно. Мы должны узнать, кто это.