Зимняя жертва

Вид у Риты Сантессон такой, будто она вот-вот развалится у них на глазах. Вязаный светло-зеленый свитер висит на ее тощем теле, а ноги как две палки, вставленные в бежевые вельветовые брюки. Щеки ввалились, глаза влажно блестят в свете люминесцентной лампы, а волосы давно утратили всякий цвет. На стенах желтые тканые обои и репродукции картин Бруно Лильефорса: [28]косуля в снегу, лиса охотится за вороном. Жалюзи опущены, как будто хозяйка кабинета хочет отгородиться от реальности.

Рита Сантессон кашляет, тем не менее когда она бросает перед ними на потертую сосновую столешницу черную папку с именем и персональным номером Бенгта Андерссона, в этом движении чувствуется физическая сила.

— Это все, что я способна вам дать.

— Вы разрешите нам снять копию?

— Нет, но перепишите от руки то, что вам надо.

— Мы не помешаем здесь?

— В этой комнате я принимаю клиентов, вы можете посидеть в буфете.

— Но потом нам нужно будет с вами поговорить.

— Тогда давайте сейчас. Собственно говоря, мне почти нечего рассказывать.

Рита Сандерссон опускается на свой мягкий стул и указывает на пластмассовые оранжевые стулья для посетителей. Она кашляет — глубоко, легкими.

Малин и Зак садятся.

— Ну и что же вы хотите знать?

— Каким он был? — спрашивает Малин.

— Этого я не знаю. Он бывал у меня несколько раз, всегда с отсутствующим выражением лица. Принимал антидепрессанты. Говорил не много и производил впечатление очень замкнутого человека. Мы хотели дать ему пенсию по инвалидности, но он категорически отказался. Думал найти свое место в жизни. Вы же понимаете, за надежду человек держится до последнего.

— Это все? Были ли у него враги, недоброжелатели?

— Нет, ничего такого. Он не имел ни врагов, ни друзей. Так сказать…

— Ничего? Постарайтесь вспомнить, — настаивает Зак.

— Да, он спрашивал про свою сестру. Но это не в нашей компетенции — я имею в виду поиски родственников. Не думаю, что он решился бы обратиться к ней лично.

— Где живет его сестра сейчас?

— Здесь все есть. — Рита Сантессон указывает на папку.

Потом она поднимается и кивает на дверь.

— С минуты на минуту жду клиента. Буфет вниз по коридору, если у вас больше нет вопросов.

Малин смотрит на Зака. Он качает головой:

— Тогда все.

— Вы уверены, что вам больше нечего нам сказать? — спрашивает Малин, вставая.

— Мне не хотелось бы больше говорить об этом.

Внезапно в ее облике появляется сила. Даже больной тигр — хозяин в своей клетке.

— Не хотите говорить об этом? — с трудом произносит Зак, будто выдавливая из себя слова. — Он был убит. Повешен на дереве, будто негр, которого линчевали. А вы не хотите говорить…

— Не то слово, простите.

Рита Сантессон кривит рот, пожимает плечами, вздрагивая всем телом.

«Похоже, ты ненавидишь мужчин», — думает Малин. А потом спрашивает:

— Кто занимался им до вас?

— Не знаю, но это тоже должно быть в бумагах. В учреждении нас трое, и все работают не больше года.

— Вы можете дать нам телефоны тех, кто уволился?

— Спросите в регистратуре. Там наверняка смогут вам помочь.

В буфете стоит удушливый запах пережаренного кофе и разогреваемой в микроволновке еды. Стол в форме эллипса покрыт клеенкой в цветочек.

Читать эти бумаги нелегко. Малин и Зак передают их друг другу, изучают по очереди, делают выписки.

Итак, Бенгт Андерссон. Психдиспансеры, депрессии. Отшельник. Секретари менялись, и для каждого он был лишь перевалочной станцией, ступенькой карьерной лестницы. Так продолжалось где-то до девяносто седьмого года.

Потом тон записей становится иным. Появляются слова: «одинок», «замкнут», «неконтактен». В этот период работал один секретарь — Мария Мюрвалль. Тут же всплывает сестра Бенгта. Мария Мюрвалль пишет:

«Бенгт спрашивает о своей сестре. Я навела справки в архивах. Его сестра Лотта сначала содержалась в Доме ребенка, потом ее удочерила семья из Йончёпинга. Ее новое имя — Ребекка Стенлунд».

«Лотта Андерссон стала Ребеккой Стенлунд, — думает Малин. — Сменила имя, как кошка, которую отдали в другой дом, потому что она надоела своему хозяину».

Больше ничего, кроме одной фразы: «Бенгт боится контакта со своей сестрой». Номер телефона и адрес в Йончёпинге записаны от руки на полях.

Затем неожиданное признание: «Для чего я так стараюсь?»

Мария Мюрвалль.

Я припоминаю это имя.

Я слышала его раньше.

— Зак, послушай. Мария Мюрвалль — тебе это ни о чем не говорит?

— Звучит знакомо. Безусловно.

Читаем дальше.

«Клиент в хорошем настроении. Мои визиты и упорное нытье дали результаты: он следит за личной гигиеной и убирается в квартире. Теперь везде образцовый порядок».

Потом записи внезапно обрываются.

Сначала Марию Мюрвалль сменила некая София Свенесон, потом Инга Кюльбурн, а после нее Рита Сантессон.

У всех одно и то же заключение: «Замкнут, неактивен, неконтактен».

Последняя встреча состоялась три месяца назад. Ничего нового не дала.

Они возвращают папку в регистратуру, где сидит молодая девушка с кольцом в носу и волосами цвета воронова крыла. В ответ на их просьбу дать телефоны секретарей социальной службы, опекавших Бенгта Андерссона, она улыбается и отвечает: «Конечно».