Зимние Дацзыбао

По дороге с горы сползло облако и врезало таким ливнем, что нестись расхотелось. Да и не очень хотелось. Туристический автопоезд был открытый, с лёгкой крышей, промокли все насквозь. Небо как обложило, так серым и осталось. Во время попытки поплавать, на более чем ограниченном пространстве, напоминавшем суп с клёцками, где только чужие головы, загребая, раздвигать не приходилось, спустилось над морем ещё одно облако, немедленно пролившееся противным тёплым дождём. На пляже бетонные коробки с крышами стояли, но сидеть было негде, да и не хотелось. Половину времени ждали, когда всех соберут, заберут и вернут на корабль, что после очередной гонки по зигзагообразной дороге и произошло. И это недоразумение гиды презентовали как лучший пляж на Карибах! Прочее в другой раз. Ночь на дворе, а впереди Средиземное море, Оманский залив и немного Чёрного моря. Сил нет.

* * *

Хорошо ночью работается. Никто особо не шумит, над душой никто не стоит, начальники (по крайней мере заводские), если они есть, дома спят, дети-внуки не пищат и играть с ними не требуют. Да и домашние звери десятый сон видят, не отвлекают. Чаю выпил или воды налил, в организм залил, чтобы глотка не сохла, и вперёд, за орденами. Интереснее всего было в детстве, с книжкой, под одеялом. Положено в девять вечера ложиться – дисциплина, у мамы не забалуешь, а книга до конца главы не дочитана. Майн Рид, Жюль Верн, Джек Лондон… На середине бросать? Ага. Сейчас. И тут на помощь приходит фонарик. Старый, серебристый, в металлическом корпусе, с лампочкой, дающей уютный круг рассеянного, чуть дрожащего света, толстенький, с коричневой кнопкой и небольшим полозком.

Шторы должны быть непременно задёрнуты, чтобы из окна ни лучика не светило. Гардины тоже – мухи и комары не пройдут. Форточка открыта: свежий воздух – друг отдыхающего. Её только в сильные морозы закрывать надо, и то перед сном комнату проветривая, пока силы есть холод терпеть. Забираешься в кровать, под одеяло (естественно, в пододеяльнике – кто же без него спит, что мы, в лесу, что ли), укрываешься с головой, ворочаешься, укладываясь поудобней, стараясь под ноги и спину одеяло подоткнуть, чтобы ни щёлочки не осталось, и сворачиваешься поудобней, оставляя маленькую щёлочку в районе носа: свежим воздухом дышать. Напоминает лёжку белого медведя, как её себе по мультикам представляешь.

Книжка и фонарик, естественно, с тобой. Отодвигаешь подальше от глаз, к противоположной стенке получившейся одеяльной норки, ставишь там поудобнее – томики толстые, удобные, их как будто специально писали и издавали, чтобы лучше стояли, освещаемые фонариком, и дочитываешь главу. После чего обычно ещё одну. Или две. В общем – пока по-настоящему спать не захочется, за полночь. Тогда фонарик гасишь, не вылезая из кровати, выкладываешь книгу на стоящий рядом с изголовьем польский комод и прячешь фонарик в нижний ящик того же комода, стоящего на тонких ножках и покрытого для сохранности толстым стеклом с гладкими фасками со всех четырёх сторон, специально под размер столешницы сделанного в мастерской.

Комод тёмного шпона, со светло-жёлтыми внутри, мягко и, что особенно ценно, бесшумно выдвигающимися ящиками в одном отделении и такой же полкой в другом, из гарнитура, купленного папой с какой-то премии за очередное изобретение в начале 60-х. В Катар, что ли, установку непрерывной разливки стали они тогда продали, или в Японию, на завод «Кобэ Стил». Его тогда туда, после переговоров, главным инженером приглашали: очень впечатлил. Звали долго, никак понять не могли: что мешает. Еврея. После Шестидневной войны. Очень смешно. Это и в «Стальпроекте» смешно было, и в ГИПРОМЕЗе, куда отдел перевели, в тех же 60-х. Никаких шансов.

Ему с загранкой не очень везло: в Англию в начале 50-х сам не поехал, понимая, что после как английского шпиона с гарантией посадят. И семье конец. Тогда ему и от персональной статьи в Большой советской энциклопедии удалось увернуться. Очередной том приходил, а вместе с ним несколько страниц, которые нужно было вклеить или просто вставить взамен вырванных, на которых статьи были о партийных или государственных деятелях, которые оказались врагами народа. Стандартная была процедура. Причём особо она тогда никого не удивляла. Редакция приноровилась: страницы надо было так сверстать, чтобы все остальные статьи остались на своих местах. Заменяли очень дотошно, чтобы до знака по размеру текст совпадал и по алфавиту строго укладывался. Без дураков. И без персональных компьютеров. Они только в 80-х появились: итальянские «Оливетти», и то в Москве. В компьютерных залах институтов стояли.