Зимние Дацзыбао

Дивизионный начсборов, полковник Карл Иванович Сирадзе (дивное сочетание) при этом, не без любопытства наблюдая, как всё это поедалось под калиброванную перловку, «пулемёт», которую для вкуса можно было посыпать крупной солью и почему-то имевшейся в изобилии красной венгерской паприкой, или жидкий суп, который настоятельно просил добавить в него тушёнки, эту самую тушёнку съедал за каждой трапезой, три раза в день, по паре мисок, хрустя капустными кочерыжками, которые для него повара специально подбирали. Привычка у него была такая: делить стол с рядовым и сержантским составом. Очень способствовало, по его убеждению, боевому сплачиванию. За что ему все три роты МИСиС на присяге, чеканя мимо трибуны шаг, рявкнули в один голос «Хорста Весселя», вместо «Прощай, девчонка». Не все учили в институте немецкий, но ради такого случая отрепетировали. Сошло с рук, начальство замяло.

Всё более или менее приличное из еды крал прикомандированный от дивизии к курсантам прапорщик Дадашев, домик которого каждый год сжигали после прохождения сборов, на дембель. Спалили бы и вместе с ним, но он заранее сбегал. Один раз завезли нормальную рыбу – в масле. Первый обед с ней он пропустил: народ попировал. Потом рыбы не было неделю, зато каждый день его жена, особо не таясь, с полными сумками в город ездила, пока всю на рынке не толкнула. Так что три раза в день, отправляясь в столовую, голодные и злые как собаки мисисовцы встречали трапезу речёвкой: «Если мяса нету в каше, значит, мясо съел Дадашев!»… Интересно, что с ним в приватизацию стало? Вышел в долларовые миллионеры или пристрелили по дороге? Возможны варианты.

Так что лягвы – это было на самом деле мясо. Их били команды охотников, впрок, к вечеру. Пластуны-разведчики занимались огородами, стараясь не конфликтовать с местными. Хотя… Конфликтуй не конфликтуй – не текстильный, не филфак и не юридический. Металлурги и так народ крепкий, а среди курсантов были ребята, отслужившие срочную в армии в таких частях, что переть на них с обычным дрекольем было смешно. В обычной жизни они были самыми спокойными и никого не трогали. Но в обиду ни себя, ни курс не давали. С учётом борцов, боксёров и того, что это был пик расцвета только что разрешённого карате, дико модного и в Московском институте стали и сплавов широко распространённого, вплоть до наличия на курсе чёрных поясов – настоящих, а не тех, кого в наши дни так называют, овощной гарнир к лягушкам был обеспечен.

Ну – это была лирика. Что до автора, на утренние и вечерние разводы он ходил, но строевой не занимался: занят был в штабе по горло, да и не любил, считая пустой тратой времени. Зато вождение и стрельбы проходил со всеми, с кем только мог: служебное положение позволяло. Так что водить и стрелять изо всего, что в танке и при танке было, научился. Причём зачем танкистам в качестве штатного оружия ПМ, не понимает до сих пор. Чёрт-те что, а не шпалер. Была потом возможность его много с чем сравнить, но это дело десятое. А из приключений самым ярким было одно вождение, на котором здоровый как лось, но не умеющий свою силу контролировать курсант, имя которого, чтобы не позорить этого уже пожилого человека, да не будет названо, отломал в танке рычаг переключения передач. Напрочь.

Как это возможно в принципе, никто так и не понял. Танк пёр и пёр, и на повороте попёр в лес, ломая одну сосну за другой. А когда танк ломает сосны, стволы их колются на три части, и верхняя летит вниз вертикально, точно входя в открытый люк. И попадать под этот обстрел смертельно опасно. Механик-водитель, который сидел в башне именно на такой случай, добрался до водительского отделения, где в углу скорчился в ужасе курсант, не сразу и не поверху, а через щель между отсеками. Малый был мелкий, всегда таких подбирают. Танк-то он остановил. И занятие тоже. Сломано было одиннадцать сосен, каковые – на предмет того, чтобы дивизию не оштрафовали на изрядную сумму, надо было распилить и у песчаной трассы закопать, вместе с выкорчеванными комлями. Удовольствие было ещё то…

В Москве в это время была Олимпиада и умер Высоцкий, о чём курсанты знали. В то время мобильных телефонов не было в принципе, чтоб позвонить домой, надо было добраться до ближайшей почты, но девочкам дозванивались, а иногда и родителям. Так что новость дошла и по ротам разошлась. Всё остальное было не важно. Сейчас мало кто представляет, кем этот человек был для того поколения. Брежнев умер, «гонка на лафетах» в стране началась – не важно. А смерть Высоцкого потрясла. Одно выручало: можно было уйти в лес, от людей подальше: штык-нож в сосны побросать, кросс побегать, пока силы не оставляли, потренироваться… Молодой был, здоровый, карате занимался. Опять же: побродить по болотам, моховики собирая и на печке потом высушивая. А в палатках вечерами песни Высоцкого под гитары пели. Офицеры не выступали: они его сами любили.