Зимние наваждения (СИ)

А потом пришла ужасная весть: любимый старший сын Гайя, который уехал с другой ватагой, погиб на поединке с Вильгрином, сыном Поджи. Вот тут-то в омрачённом горем, но изворотливом уме Тари возник замысел: она решила сделать из ненавистной дочери совершенное орудие мести.

Аю должна была обольстить Вильгрина и стать его женой, а потом пойти в круг с Наритьярой: любым из них, лучше — со всеми по очереди. И отравить их всех родственными чарами, давая Тари власть над ними!

Укана смирился с прихотью жены. Ведь их могущественные друзья всецело одобрили безумную затею и подсказали, как подложить Аю под кровного врага, убийцу её брата. Те же друзья выступили посредниками в переговорах о вире за смерть Гайи, назначили место встречи…

Когда расклад окончательно определился, Тари подробнейшим образом разъяснила его Аю. Разъяснила, упиваясь ужасом в её глазах. И только после этого зачаровала.

Вильяра сказала бы, что купчиха Тари изначально была недальновидной, самонадеянной дурой. Такие вечно находят себе неприятности. И сами долго не живут, и других подводят. Но Наритьяры вместе с сыновьями Поджи сделали из самонадеянной дуры — дуру озлобленную, до потери закона в сердце. Как избыть последствия их беззаконий, и сколько вокруг таких, как Тари? Вильяра за собственный-то клан не поручится, что в нём нету подобных. Наритьяра Старший хозяйничал в угодьях Вилья совсем недавно, да и Средний к нему в гости захаживал. Нет-нет, скучать Вильяре этой зимой не придётся! Не будет хранительнице покоя, пока она не погостит в каждом доме, не заглянет в глаза каждому охотнику. Раньше она об этом не задумывалась, не сообразил и более опытный Стира. А ведь мудрый мог помочь Тари, как помогали Латира и старый Вильяра знахарке Уюни. Но к Тари никто не позвал мудрого, а сам Стира потратил время и внимание на другие опасности, которые умножились стараниями тех же Наритьяр.

В общем, зимний покой в этом году — совсем не для мудрых, нужно будет поговорить об этом с Альдирой. А пока — к Аю.

***

Аю смотрела в зеркало и плакала. Красивее она от этого не становилась, зато живее — да. И как больно отогревать заледеневшие руки-ноги, так же больно было ей сейчас… Она вспомнила, что случилось с братом!

В позапрошлое лето молодой купец Гайя, сын Уканы, вызвал на поединок Вильгрина, сына Поджи. Как говорят, вызвал его за обиды матери в доме Поджи и пал в поединке. Аю тогда чуть глаза не выплакала. А родители, которые прежде не жаловали младшую дочь, совсем одичали. Аю вспоминала крики и ругань Тари — сжималась в комок от одних воспоминаний. Но самым жутким был неистовый, безумный блеск в материнских глазах, когда та собиралась творить над Аю запретный обряд.

Аю умоляла маму не впадать в беззаконие, ползала на коленях, рыдала и плакала — отец помог матери связать дочь, а после влил в рот Аю зачарованное зелье.

Боль воспоминания стала нестерпимой, Аю заметалась по комнате, готовая то ли голову раскроить о стену, то ли бежать на кухню, к старой Ракиму: рыдать в её необъятную грудь, слушать ласковую болтовню, съесть что-нибудь вкусное и помочь с готовкой. Но тут на лежанке из ниоткуда возникла мудрая Вильяра.

— О мудрая! О, горе мне, горе! Зачем, зачем ты сделала для меня это ужасное зеркало?! Зачем приколдовала его к стене, ни снять, ни разбить? Горе! О, горе! Правильно моя мама ненавидела меня и называла выродком! Если бы я согласилась ехать с Гайей, как он уговаривал, я удержала бы его от стычки с Вильгрином. Мой брат остался бы жив, и мама не одичала бы…

Вильяра очутилась рядом, обняла Аю, притянула к себе. Та мимоходом подумала, что грудь у мудрой не такая обширная и мягкая, как у Ракиму, зато жизненной и колдовской силы через край. Вильяра укутала Аю своей аурой, словно тёплым облаком, и что-то запела… От горя, вины Аю совсем перестала соображать. Рыдала, билась, как белянка в силке. Потом слёзы потекли ровным потоком и медленно, очень медленно иссякли.

Аю с Вильярой сидели на лежанке, мудрая обнимала охотницу, гладила её по спине, но больше не пела. Вильяра тихо и вдумчиво заговорила о боли, которая всё ещё грызла Аю изнутри.