Зимние призраки

– Продолжайте.

– Ну, мы с Лоренсом болтаем, горит ночник, и Лоренс роняет книжку с комиксами. Он наклоняется за ней и… эта рука высовывается из-под кровати, хватает его за запястье… Стаскивает брата вниз…

– Бледная рука, говорили вы в прошлый раз.

– Да… Нет… Не просто бледная, а белая… как личинка… мертвенно-белая.

– Что еще вы можете сказать о руке? Или это были руки – во множественном числе?

– Сначала только одна рука. Она буквально впивается Лоренсу в запястье и, прежде чем кто-то из нас успевает среагировать, стаскивает парня с кровати. Рука… белая рука… странная… длинные пальцы… я хочу сказать, ненормально длинные – дюймов восемь-девять. Похожа на паука. Затем я хватаю Лоренса за ноги…

– Он к этому времени уже под кроватью?

– Только голова и плечи. Он все время кричит. И вот тут я вижу обе похожие на пауков руки, утягивающие его во тьму.

– А рукава? Манжеты? Предплечья?

– Ничего. Только белые кисти и чернота… Еще более темная, чем чернота под кроватью Лоренса. Наверное, как рукава черного бархатного платья.

– И вам не удается спасти брата?

– Нет, руки утаскивают его, и он исчезает.

– Исчезает?

– Да, исчезает. Словно в деревянном полу вдруг открылась дыра, и руки уволокли Лоренса туда.

– Но в реальной жизни ваш брат жив и здоров?

– Да, конечно. Он в Калифорнии, руководит агентством по расследованию страховых случаев.

– Вы с ним обсуждали этот сон?

– Нет. Мы редко встречаемся. Лишь иногда общаемся по телефону.

– И вы никогда не рассказывали ему об этом сне?

– Нет. Лоренс… Знаете, несмотря на то что брат производит впечатление этакого большого грубого парня, на самом деле он очень чувствительный… И не любит вспоминать то лето. Да и вообще времена детства. В подростковом возрасте – мы уже переехали в Чикаго – брату нелегко пришлось, а по окончании колледжа у него даже случилось что-то вроде нервного срыва.

– Вы думаете, у него тоже пробелы в воспоминаниях о лете… какого года?

– Шестидесятого.

– Полагаете, у него такие же провалы памяти?

– Нет… Не знаю… Вряд ли. Он просто не любит об этом говорить.

– Понятно. Вернемся к вашему сну. Какие чувства вы испытываете, когда проигрываете в этом… своего рода состязании в перетягивании каната и младший брат исчезает?

– Испуг. Злость. И еще…

– Продолжайте.

– Нечто похожее на облегчение. Оттого что руки утащили Лоренса, а не меня. Доктор Холл, что означает вся эта чертовщина?

– Мы уже говорили о том, что сны не обязательно должны иметь какое-то значение, Дейл. Но, разумеется, приходят они не без причины. Ваш, полагаю, вызван внутренней тревогой. Вы ощущаете беспокойство в связи с предстоящими вам месяцами?

– Разумеется, ощущаю. Но при чем тут этот сон?

– Как, по-вашему, почему беспокойство проявляется через этот сон?

– Понятия не имею. А может он быть чем-то вроде подавленного воспоминания?

– Вам кажется, что вы действительно помните белые руки, утаскивающие младшего брата под кровать?

– Ну… что-то в этом роде.

– Мы говорили с вами о подавленных воспоминаниях. Вопреки тому, что обычно рассказывают в фильмах и телевизионных передачах, в реальной жизни они имеют место крайне редко. К тому же подавленное воспоминание непременно связано с реально произошедшим событием, например с физическим или сексуальным насилием, а не с фантастическим кошмаром. В чем дело, Дейл? По лицу вижу, что вы взволнованы.

– Дело в том, что прошлой ночью меня разбудил не повторяющийся кошмар.

– А что же?

– Звук. Скребущий звук. Под кроватью. Мое время уже вышло?

– Почти. У меня еще один, последний вопрос.

– Валяйте, – отозвался Дейл.

– Почему непременно нужно ехать в Иллинойс, в дом друга детства, чтобы писать книгу? Зачем покидать привычную обстановку, оставлять все, что вы имеете в жизни, и возвращаться в пустой дом, в штат, где вы не живете вот уже сорок лет?

Прежде чем ответить, Дейл молчал целую минуту.

– Я должен вернуться, – наконец сказал он. – Там меня что-то ждет.

– Что, Дейл?

– Понятия не имею.

В детстве, чтобы добраться до фермы Дуэйна Макбрайда, Дейл полторы мили крутил педали велосипеда на запад по гравию Джубили-Колледж-роуд, поворачивал на север, на Шестое окружное шоссе, потом съезжал на совсем узкий проселок, оставляя слева бар «Под черным деревом», поднимался и спускался по склонам двух крутых холмов, проскакивал мимо Страстного кладбища, где хоронили католиков Элм-Хейвена, а затем ехал еще полмили по прямой ровной дороге до самой фермы.