Зимние солдаты

Я не знаю, что сделала, как уговорила директора МТС мама, но к вечеру, вернувшись домой ко мне, лежащему в темной комнате, она сказала, что завтра по каким-то делам в Уфу от МТС идет машина, полуторка, и нас с мамой она возьмет с собой. Надо готовиться.

На следующее утро повязка на голове закрывала мне оба глаза, так как и здоровый глаз не мог выносить света.

Держась за маму, как за поводыря, и ужасно стесняясь своего состояния, я пошел за ней к конторе МТС, и скоро мы уже ехали. Мама и еще несколько человек на досках, положенных поперек кузова, а меня посадили в кабину. Болезнь глаз, по-видимому, уже начала действовать и на всю голову. Я плохо соображал, что творится вокруг.

Помню только, раз машина вдруг остановилась, мама подошла к кабинке и сообщила, что надо выйти из машины, чтобы помочиться. Но я же ничего не вижу. Куда идти? Мама взяла меня за руку и повела за собой. Отошли мы, на мой взгляд, слишком недалеко от машины, когда она сказала, что это достаточно укромное место, и я могу писать.

– Нет! Нет! – запротестовал я. – Это слишком близко, меня будут видеть…

Но мама убедила меня, что никто не видит, и я помочился, сгорая от стыда, почти уверенный, что мама обманула меня, и я стою, открытый всем взглядам.

Смутно помню, как мы приехали куда-то, как меня уложили на полу на что-то и накрыли моим главным сокровищем, которое мы взяли с собой, – осенним пальто. Мама ушла и вернулась очень не скоро, но сказала, что завтра утром машина, которая пробудет здесь несколько дней, отвезет нас в госпиталь, и, может быть, нас там посмотрят.

Я так надеялся, я так молился неизвестно кому. Ведь Бог не существовал для меня.

Прошла еще одна нелегкая ночь, и мама за руку привела меня куда-то. Я слышал ее быстрые слова, умоляющие хотя бы посмотреть меня. Рассказывала, как далеко от Уфы мы живем, как приехали сюда на попутной машине. Что я пострадал, работая трактористом, хоть еще и мальчик.

И – убедила! Врач привел меня в темную комнату с какими-то приборами, заставил силой раскрыть веки, долго светил в глаз фонариком, а потом сказал, что они могут спасти глаз, но он почти наверняка будет почти незрячим, так как зрачок закроет бельмо.

– Эх, если бы мы могли найти сульфидин. Тогда можно было бы попробовать почти полностью вылечить этот глаз. Главное ведь – глаз-то правый. Если он потеряет зрение, то уже не сможет стрелять.

– Боже мой, какое счастье! У меня есть сульфидин, который я привезла с собой на всякий случай из Москвы. У меня есть сульфидин! – Вскричала мама.

Врач не поверил, даже я не поверил. Хоть и знал, что всего два года назад меня вылечили от менингита именно сульфидином, который родители достали неизвестно где. Это тогда была страшная редкость.

А мама рассказывала об этой моей болезни, и как они вылечили меня, и как часть лекарства осталась, и она взяла его с собой в эвакуацию. На всякий случай она захватила его с собой и в этот раз. Мама показала доктору пакетик с каким-то белым мелким порошком. Врач взял щепотку, понюхал, тронул белую пыль языком:

– Да, это сульфидин. Сколько лет мальчику? У него есть паспорт и приписное свидетельство из военкомата, пропуск для проезда в Уфу? Давайте сюда их, я пойду к начальнику и постараюсь сделать так, чтобы мы положили мальчика в наш госпиталь для лечения. Мы лечим только военных. Но если мы спасем ему глаз, через год-два он ведь сможет быть призван в армию. Я думаю, что смогу убедить начальство, – сказал доктор.

И он ушел. А когда вернулся, весело подал маме бумажку.

– Ведите мальчика в приемный покой. Там его переоденут в больничную одежду и отведут в палату. Мы начнем лечить его. Случай очень запущенный. И мы, возможно, будем делать операцию прямо сегодня.

В госпитале в Уфе у профессора Филатова

Время в госпитале, целый месяц, было счастливым, очень радостным для меня временем. В нашей просторной, с высоким потолком и большим, всегда открытым окном палате было человек шесть-семь с разными ранениями глаз. Но, к счастью, у всех был поражен лишь один глаз, и никто не был очень тяжелым. Шутки, хохот и смех никогда не прекращались.

После того как меня поместили в палату, действительно, начали лечить сразу. Не успел я надеть на себя больничную одежду – белую рубашку и кальсоны, а поверх серый халат – и сесть на кровать, как вошла сестра, взяла меня за руку и сказала, что меня зовут к врачу, а она отведет меня к нему. Меня снова осмотрели и сказали, что завтра операция.

Конечно, я очень боялся, что во время операции вынут глаз, и дрожал нервной дрожью, лежа на столе, когда врачи возились в моем блокированном анестезией от боли глазу, страшно звеня бросаемыми в металлический тазик инструментами.

Но через некоторое время веселый, знакомый мужской голос сказал: «Тебе повезло. Мы вытащили ржавый железный кусочек чего-то прямо из зрачка. Он глубоко впился в него, но нам удалось не повредить основной глаз. Он не вытек, и теперь мы его постараемся заставить видеть».

И, крепко завязав мне глаза, меня на каталке отвезли обратно в палату.