Зимний дождь

— Ты, Толька, не гляди на звезды. Ну их… Я вот вчера увидал, как одна упала, а нынче похоронную принесли. Выходит, правда это: если звезда упала, значит, кого-нибудь убили…

Я бежал домой, не отрывая глаз от земли. Я боялся увидеть небо. Было тихо, и лишь во дворе Исая Егоровича воровски звякал по наковальне молоток…

ЧУЖАЯ

Тальку на нашей улице не любили. При каждом удобном случае мальчишки ее колотили, а девчонки дразнили. Стоило Тальке появиться на улице, как из-за плетня летело: «Косоногая сорока, ходит, просит пирожка». Талька действительно была хромой, но ничего ни у кого она не просила. Если бы Талька не хромала, красивее ее не было бы в станице девчонки. Косы у нее толстые, с необыкновенно чистым золотым отливом, глаза синие, как весенние льдинки. Она редко выходила на улицу из-за дразнилок и еще потому, что мать ее давно болела и Тальке всегда находилось дело. Она уже умела стряпать, вместе со своим отцом ходила в луг грести сено. И от девчонок, и от мальчишек ей попадало из-за отца. Талькиного отца мы не любили за многое: за то, что он имел ружье, за его тонкие и кривые, как у паука, ноги. Мы не прощали ему, что наши отцы воевали, а он жил здесь, и главной причиной мальчишеской неприязни был их сад. Лучше сада, чем у Исая Егоровича, не найдешь в станице, в нем росли такие яблоки, какие редко кто ел. Каждую осень Исай Егорович нанимал машину и в плетеных корзинах вез яблоки на базар. Когда грузили яблоки, запах шел по всей улице.

В колхозе он работал мало, говорил, что ухаживает за женой, но ухаживала Талька, а он все лето жил в саду, в шалаше. Каждого, кто осмеливался перелезть через плетень, встречал соляным зарядом из ружья. Перед самой войной он однажды так угостил Мишку в мягкое место, что друг мой потом целый день просидел в реке, вымачивая из ранок соль. Больше других мальчишек Исай Егорович не любил Мишку. И мы догадывались почему. Мы слышали от взрослых, что в молодости Исай хотел жениться на красавице Поле, Мишкиной матери, но она ему отказала. Говорят, Исай долго жил один, потом привез из далекой станицы свою теперешнюю жену. Родив Тальку, она заболела, и Исай стал еще злее к людям.

Мы мстили Тальке за ее отца, мстили зло и постоянно. В школе сажали в ее портфель лягушек, вечером, подкараулив ее на улице, пугали мертвецами. Делается это проще простого: из тыквы удаляется мякоть, на коре долбятся зубы, глазницы, остается только дождаться темноты, чтобы вставить в тыкву зажженный карманный фонарик, — и пугай кого хочешь…

Много разных обид причиняли мы Тальке. Но отцу она никогда не жаловалась, даже не плакала, когда ее колошматили. Всего один раз видел я Талькины слезы. Это произошло в школе. Тогда собирали для фронта подарки, и каждый принес кто что мог: пуховые варежки, кусок свиного сала, сумку сухой вишни. Лишь Талька ничего не принесла.

— У вас, Клочкова, значит, ничего для фронта не нашлось? — спросила ее учительница.

Талька поднялась из-за парты и стояла, потупившись.

— Так ничего и не нашлось? — повторила учительница.

Плечи Тальки задрожали, и на черную парту часто, как дождины, закапали слезы. Но мы ее не жалели.

— У-у, жадина!

— Сад вон какой…

— Может, они за немцев?

Мы не выбирали выражений, мы бросали ей в лицо самые обидные слова, которые знали.

И эту ненавистную всем Тальку нам с Мишкой однажды стало жалко…

По станице прошел слух, будто у Голого яра утонул немецкий самолет. Вроде бы летчик перепутал ночью реку со своим аэродромом. Мы с Мишкой решили найти этот самолет. Друг убедил меня, что без самолета жить нам никак нельзя.

Мы шли на реку, и Мишка расписывал, как все пацаны будут завидовать нам, когда мы улетим на фронт.

— Самолет-то немецкий, свои же и собьют нас, — высказал я опасение.

Мишка на минуту растерялся и потер пятерней затылок. Но тут же конопатое лицо засияло:

— Мы нарисуем звезды! А кресты замажем…

— А кто будет рулить? — спросил я.

— Фу, хитрость! — Мишка махнул рукой. — На тракторе мы ездили? А у самолета такие же рычаги. Заведем и… — Мишка раскинул руки и помчался по дороге. Я побежал следом.

На повороте дороги, возле сада Исая Егоровича, мы чуть не сбили с ног девчонку. Девчонка была не нашенская, не родничковская. Она бежала в станицу и, столкнувшись с нами, то ли сердито, то ли испуганно выпалила:

— Мальчики, у вас милиция есть?

Мишка сунул руки в карманы штанов и, оглядев незнакомку с ног до головы, деловито спросил:

— А по шее не хошь?

Девочка растерялась, в ее черных с небольшой раскосинкой глазах появилось удивление. Но в сторону она не отступила.

— Простите, мальчики, вы знаете Талю Клочкову?

— Ну? — Мишка нахмурил брови.

— Ты-то кто ей? — нахохлился я.

— Я никто. Мы познакомились и пошли к ней в сад. А папа стал ее бить. Спасите ее…

Девчонка глядела на нас так умоляюще и была она такой вежливой, что мы даже растерялись.

— Не буду, не бу-уду больше, — донесся из сада Талькин плач.

— Пока он ее лупит, айда к медовке, — предложил я Мишке. — Напудим яблок…

Мишка согласно кивнул.

— Какие вы, какие вы!.. — зло крикнула нам вдогонку незнакомая девочка.