Зимний излом. Том 1. Из глубин

Я вздрогнул, видя, как стянулась
Вкруг шеи Пэллота петля,
Моя душа к нему рванулась,
Но пал защитник короля.

Какого короля защищал предавший все и вся Поль Пэллот и можно ли пасть, будучи повешенным, Дейерс не сообщил. Не до того было:

Взошло для нас чужое солнце,
И скрылась родина вдали,
Печальна участь талигойцев,
Лишившихся родной земли.
Рыдали Сарассан и Мевен
Над чашей скорбного вина,
И чашу горечи и гнева
Я с ними осушил до дна.

Робер снова уставился на потолок, но на этот раз не помогло. Бароний вой заполнял все вокруг, словно во дворце за каждой дверью и под каждым диваном пряталось по страдальцу с дребезжащей лютней. Страдальцы вопили, как их казнят и изгоняют, а Робер не мог сделать ни того, не другого, хоть и хотел. До рези в глазах и кома в горле. А Дейерс не унимался.

Настал черед великой битвы,

– для вящей убедительности радетель за отечество не просто грохнул по струнам, но топнул ногой, —

Рванулся я в своей тюрьме,
Но не спасли мои молитвы,
В Рассвет ушедших Эпинэ.

Это было последним, что услышал Робер. Последним, что он увидел, стали выпученные глаза менестреля, желтоватые, в красных прожилочках, и блестящий от ужаса нос.

3

Выжженную степь бьют янтарные копыта, рычит гром, рвут закатное небо лапы молний и высится, растет на горизонте увенчанный алым шаром черный столб. Как до него далеко и как близко!

Молния!
Сквозь расколотый кристалл.
Молния!

Что-то просвистело у виска, что-то упало под ноги прянувшему в сторону коню. Или кто-то? Дождя нет и не будет, только жара, грохот и скачка навстречу тому, от чего все бегут. Лицом к лицу на последнем рубеже – вот для чего ты рожден, а остального просто нет. Ни белого, ни черного, ни дурного, ни доброго. Твое место там, где небо сходится с землей, а закат с ночью.

Вечер!
Разбивается бокал.
Вечер!
Залитый вином опал.
Вечер!
Одного Один назвал!
Вечер...

Золотом сверкнула сквозь багровый мрак умирающая звезда, покатилась вниз, оставляя гаснущий след, за ней понеслась вторая, словно пытаясь догнать. Одичавший ветер швырнул в лицо пригоршню пепла, из-за плеча вынырнула, задела щеку крылом черная птица, прокричала что-то непонятное, вздрогнул, забился, как живой, алый шар в черной когтистой лапе.

Сердце!
Древней кровью вечер ал.
Сердце!

Из пылающей пасти вынырнул всадник на вороном коне, понесся рядом, что-то крича. Алый бархат, спутанные черные волосы, лицо залито кровью, ветер уносит слова, ничего не разобрать, не запомнить – только глаза. Синие, злые, отчаянные... В них невозможно смотреть, как на смерть, как на солнце, но он же смотрит! Птицы все кричат, и тянется, рвется к умирающему сердцу, вскипая пеной, жадная волна. Пламя – пеплом, пепел – льдом...

Полночь!
Сотней скорпионьих жал —
Полночь!
В грудь отравленный кинжал —
Полночь!
Одного Один не ждал.
Полночь!

– Странная песня. Вот уж не ожидал.