Зимний рынок

Я глядел, как по той стороне стекла катятся вниз сконденсировавшиеся из тумана капли. За окном можно было разглядеть «полураздетую» и бесколёсую Ладу, упирающуюся в тротуар голыми осями.

— Сколько людей это с собой сделали? Не в курсе?

— Да не так много. Но сказать сложно, потому что большинство из них, скорее всего, — политики, про которых нам удобней думать, что они мертвы всерьёз и надолго, — и он как-то странно на меня поглядел. — Не очень-то милая мысль. В любом случае, они опробовали технологию первыми. Она и сейчас стоит многовато для орды обычных миллионерчиков, но я слышал по крайней мере о семи. Говорят, Мицубиси раскошелилась для Вайнберга, чтобы успеть до того, как его иммунная система окончательно пойдёт в расход. Он был главой гибридомной лаборатории на Окаяве. Их «моноклонные» акции всё ещё в цене, так что — может оно и правда. И Ланглуа, французик-новеллист…

Он пожал плечами.

— У Лизы не хватило бы на это денег, даже сейчас. Но она пронюхала нужное место и время. Ей не долго оставалось, и она была в Голливуде, а тамошние ребята уже поняли — сколько Короли наделают шума.

В день, когда мы закончили работу, из Лондона челночным рейсом «Джей-эй-эль» прибыла четвёрка специалистов. Четверо поджарых парней с гипертрофированным чутьём стиля, действующих вместе, будто хорошо смазанный механизм, и притом начисто лишённых эмоций. Я усадил их рядом, на идентичные офисные стулья от Икеи, смазал соляной пастой их виски, подключил троды и прогнал необработанную версию того, что должно было в дальнейшем стать Королями Сна. Вернувшись в реальность, они разом, полностью меня игнорируя, затараторили между собой, используя британский вариант того тайного языка, на котором общаются все студийные музыканты. Четыре пары бледных рук вспарывали и рубили воздух. Но я разобрал достаточно, чтобы понять — они впечатлены. Что они сочли запись крутой. Я же, прихватив свой пиджак, благополучно смылся. Пасту и сами сотрут.

Этой ночью я видел Лизу в последний раз, хотя и не планировал.

***

Мы возвращаемся обратно на Рынок. Рубин шумно переваривает обед. Красные габаритные огни отражаются в мокрых булыжниках мостовой. Город вокруг Рынка — словно тонкая скульптура, сотканная из света, муляж. Здесь, брошенные и потерянные, изгои зарываются в гоми, гумусом нарастающий у подножий стеклянных башен.

— Завтра я отправляюсь во Франкфурт, собирать инсталляцию. Хочешь со мной? Могу записать тебя как техника, — он ежится и глубже кутается в свою армейскую куртку, — Денег платить не могу, но авиабилет обеспечу, пойдёт?

Нехарактерное для Рубина предложение, но я знаю — это просто потому, что он за меня беспокоится. Думает, я слишком не в себе из-за Лизы, малость того, и это единственный путь, каким он может меня выманить из города.

— Во Франкфурте сейчас холоднее, чем здесь.

— Ну не знаю, Кейси, думаю, тебе нужна смена обстановки.

— Спасибо, но у Макса запланировано до черта работы. Пилот теперь — известная студия, люди прилетают отовсюду…

— Ну ладно…

***

Оставив разношёрстную команду в Пилоте, я отправился домой. Дошёл пешком до Четвёртой и сел на троллейбус. Я ехал мимо витрин, которые вижу каждый день, подсвеченных безвкусно и ярко: одежда, обувь и софт, японские мотоциклы, припавшие к полу эмалированными скорпионами, итальянская мебель. Витрины меняются сезонно — магазины появляются и исчезают. Сейчас они окутаны предпраздничной горячкой — на тротуарах полно людей, множество парочек, вышагивающих быстро и целеустремлённо мимо ярких витражей, собираясь прикупить «то миленькое что-то там из чего-то там». Добрая половина девушек носит высокие, до бедра, подбитые нейлоновые сапоги — мода пришла сюда из Нью-Йорка прошлой зимой, это, как считает Рубин, делает их похожими на слоних. Я ухмыльнулся, и внезапно до меня дошло, что всё кончено, что я расквитался с Лизой и что теперь немыслимое притяжение Больших Денег засосёт её в Голливуд не хуже, чем если бы она сунул ногу в чёрную дыру. Что сделано, то сделано, подумал я, и словно бы отпустил какую-то внутреннюю завесу, почувствовал самый краешек моей к ней жалости. Но только самую малость, потому что не хотел портить себе вечер какой-то мутотенью. А хотел я веселится, чего со мной давно уже не было.

Я вышел на своей остановке, и лифт поднял меня наверх с первой попытки. Хороший знак, подумалось мне. Наверху, приняв душ и переодевшись в свежую рубашку, я разморозил в микроволновке буррито. Приходи в норму, посоветовал я своему отражению, когда брился. Ты слишком много работал. Кредитки чересчур растолстели, пора это подправить.

Буррито были вкуса картона, но я решил — это мне тоже по душе, их агрессивная нормальность. Машина моя на ремонте в Бёрнаби — надо залатать подтекающий водородный бак, и водить мне не придётся. Так что, я мог отправиться тусить, а утром позвонить в Пилот и сказать Максу, что приболел. Теперь ему меня не выгнать, я теперь звезда, и Макс мой должник.