Читаем Зимний Собор полностью

Зимний Собор

На нищенку в крепком объятье с царем:Коль любим по смерти – нигде не умрем.ХРАМ КХАДЖУРАХО…А в Индии храм есть. Зовется он так: Кхаджурахо.Огромный, как выгиб горячего бока Земли,Он полон тел дивных из камня, не знающих страха,Застывших навеки, навеки сращенных – в любви.Давно прочитала про храм сей в стариннейшей книжке…Я в Индии – буду ли, нет ли… А может быть, так и помру…Но как прошепчу: "Кхаджурахо!.." – так бьется под левой подмышкой,И холодно, будто стою на широком ветру.Я там не была никогда – а сколь часто себя представлялаЯ в этих апсидах и нишах, в духмяной, сандаловой тьме,Когда предо мною, в скульптурах, Любовь предстояла –Свободною, голою, не взаперти, не в тюрьме.Гляди! – как сплелись, улыбаясь, апсара и Шива…Он между лопаток целует так родинку ей,Что ясно – вот этим, лишь этим мы живы,Вжимаясь друг в друга немей, и сильней, и больней…А эти! – огонь излучает источенный временем камень:Раздвинуты ноги гигантским озерным цветком,И грудь упоенно цветет меж мужскими руками –И смерть мимо них ковыляет старухой, молчком…А эти, в углу полутемном, – как мастер ваял их, дрожащий?..Откинулась навзничь она, а возлюбленный – вот,Восходит над нею… Их свет заливает, лежащих,И золотом льет на лопатки, на лунный живот…О тело людское! Мужское ли, женское тело –Все любит! Мужчина свою зажигает свечу,Чтоб женская тьма, содрогаясь, огня захотела –Воск жаркий катя по губам, по груди, по плечу!Какое сиянье из всех полушарий исходит!Как сферы расходятся, чтобы вошел резкий луч!Как брага библейская в бочках заклепанных бродитИ ветра язык – как ласкает звезду меж пылающих туч!И я, в затрапезке девчонка, как мышка стою в Кхаджурахо,Во дерзком том храме, где пары танцуют в любви,И нету уже у меня перед смертью скелетною страха,И очи распахнуты вольно и страшно мои!Под платьем залатанным – под комбинашкой, пропахшейДухами дешевыми – тело нагое мое…О, каждый из нас, из людей, в этом мире – пропащий,Доколь в задыхании, перед любовью, не скинул белье!Доколе, ослепший от света и крика, не сгинулВ пучине горячей, где тонут и слезы, и пот,И смех, – где меня мой любимый покинул,И где он меня на сибирском морозе, в тулупе, по-прежнему ждет…И я перед этою бездною мрака и праха,Средь голых возлюбленных, густо, тепло населяющих храм,Девчонкою – матерью – бабкой – стою в КхаджурахоИ мыслю о том,что – такой же –в три дня – и навеки! –Греховною волей создам.И там, в очарованном и новоявленном храме,Я всех изваяю,Я всех, перекрестясь, напишу –И тех, кто друг друга сжимает больными перстами,И тех, кто в подвале, целуясь, вдыхает взахлеб анашу…И тех, кто на нарах тюремных впивался друг в друга –Так в клейкость горбушки впивается рот пацана…А я? Изваяю, смеясь, и себя в эпицентре опасного круга,Где буду стоять – Боже, дай Ты мне силы – одна.Но я изваяю себя – обнаженной! Придите, глядите –Ничто я не скрою: вот складки на шее, животОгрузлый, – вот в стрижке опричной – латунные нити,В подглазьях – морщины, сиротскими птичьими лапками, – вот!..Вот – я!.. Родилась, – уж себя – отвергайте, хулите! – оставлю.На то Кхаджурахо я строю отчаянный свой:Я так, одинокая, страстные пары восславлю,Что воздух зажжетсянад чернорабочеймоей головой.35 КВАРТИРА. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙЗаходи. Умираю давно по тебе.Мать заснула. Я свет не зажгу. Осторожней.Отдохни. Измотался, поди-ка, в толпе –В нашей очередной, отупелой, острожной…Раздевайся. Сними эту робу с себя.Хочешь есть? Я нажарила прорву картошки…И еще – дорогого купила!.. – сома…Не отнекивайся… Положу хоть немножко…Ведь голодный… Жену твою – высечь плетьми:Что тебя держит впроголодь?.. Вон какой острый –Как тесак, подбородок!.. Идешь меж людьмиКак какой-нибудь царь Иоанн… как там?.. Грозный…Ешь ты, ешь… Ну а я пока сбегаю в душ.Я сама замоталась: работа – пиявка,Отлипает лишь с кровью!.. Эх, был бы ты муж –Я б двужильною стала… синявка… малявка…Что?.. Красивая?.. Ох, не смеши… Обними…Что во мне ты нашел… Красота – где? Какая?..Только тише, мой ластонька, мы не одни –Мать за стенкой кряхтит… слышишь? – тяжко вздыхает…Не спеши… Раскрываюсь – подобьем цветка…Дай я брови тугие твои поцелую,Дай щекой оботру бисер пота с виска –Дай и губы соленые, – напропалую…Как рука твоя лавой горячею жжетВсе, что, болью распахнуто, – счастьем отыдет!..О, возлюбленный, – мед и сиянье – твой рот,И сиянья такого – никто не увидит!..Ближе, ближе… Рука твоя – словно венецНа затылке моем… Боль растет нестерпимо…Пусть не носим мы брачных сусальных колец –Единенье такое лишь небом хранимо!И когда сквозь меня просвистело копьеОслепительной молнии, жгучей и и дикой, –Это взял ты, любимый, не тело мое –Запрокинутый свет ослепленного лика!Это взял ты всю горечь прощальных минут,Задыханья свиданок в метро очумелом,Весь слепой, золотой, винно-красный салютВо колодезе спальни горящего тела –Моего? – нет! – всех их, из кого сложена,Чья краса, чья недоля меня породили,Чьих детей разметала, убила война,А они – ко звездам – сквозь меня уходили…Это взял ты буранные груди холмов,Руки рек ледяные и лона предгорий –Это взял ты такую родную Любовь,Что гудит одиноко на страшном просторе!Я кричу! Дай мне выход! Идет этот крикНад огромною, мертвою, голой землею!…Рот зажми мне… Целуй запрокинутый лик…Я не помню… не помню… что было со мною…АВТОПОРТРЕТ. НОЧЬЯ руки изброшу из тела канатами: якорь тяжел…Святой сединою – потела. Мычала, измучась – как волНа пашне рабочей. Морщины у глаз – что багет у холста…Вы все в Зазеркалье, мужчины. Глядите – моя красота.Вся выпита дестью бумаги. Вся съедена буквиц песком.Любовники, звери, бедняги! Вот – за ухом вы, за виском –Три власа в серебряной пряди. Да может быть, эта серьга,Звенящая нота в наряде – пуста, ледяна и нага.Тяжелый кувшин подымаю. Вода – чтобы горло смочить.Седая – теперь понимаю, какая то жажда – любить.Напьешься – захлебом – в пустыне – отравы – полыни – тоски…Тяжелый в ночи, густо-синий буран оплетает виски.Горою застыв пред трельяжем, бесстрастно, как в лупу, гляжу –То резкие прорези сажи, то кадмий течет по ножу,То пятнами ультрамарина – подглазья, окружия век…Ну, ближе, Купец. Вот Картина – ночь. Зеркало. Жизнь. Человек.***Жизнь мне дай. Ее хочу кусать.Рвать и пить, рыдать, когтить, терзать. Жизнь мне дай!Я заслужила – жить.…Только смертью это заслужитьМожно. ВОЛЯИдолище мертвое, стозевное, губы-зубы изрытые, –Я-то еще перед тобой – живая, неубитая.Хворь мою зришь?! Клыки кажешь в хохоте?!Не согнусь перед тобой – голая – в синем холоде.Выю не сверну вниз – взалкавшая – в сытости:Плевать – глотка в хриплости, а зраки в сырости, –Ты меня хлещешь, идолище, ухмылками,Ты подобных мне в лапах катаешь – обмылками,Ты наши косточки обсосешь, причмокнешь… – плюнь скорей! –Ангел – крылья вразброс – с копьем – в дыре дверей:Это я! Казню тебя, идолище поганое,За то, что я здесь, паршивая, лысая, подлая, пьяная,Продаю за кусок серебро, на бутылку меняю золото,Живу в мешке с-под картошки, дико смеюсь от холода,За то, что мыши – сердце грызут, что пинки – печень повытрясли,За то, что внутри, как соляные столбы, дети нероженые выросли, –Эх, – развернись! Гляди в лицо! Не знаю, куда бить. Не знаю – убийца ли!…Уняться ли. Убиться ли. Кровью черной твоей упиться ли.СВАДЬБА. ДЕРЕВНЯ…Мы тонули в огнях. Сивый батюшка, прахОтряся с яркой ризы, с бородки хмельной,Бормотал в изумленье, и стыл Божий страхЗолоченым венцом – над тобой, надо мной.И когда нас одних призамкнули в избе,И раскутал меня, развернул из тряпья,Из пелен – так пошла я к тебе по судьбе,По одной половице: о воля Твоя.Так сухая метель выпьет душу до дна,Процарапает когтем офорт на медиЖивота и груди… Видишь, плачет жена.В желтых окнах рассвет. Погоди. Пощади.Муж мой, царь мой, седой… Так на сливе налетЛепит сизую синь, вяжет белую ночь.Ты пришей нас к холсту кистью… Шов не порветНи рука и ни зуб. Да и Богу невмочь.Что я, что я!.. Зачем святотаткой пустойВсе брешу, как собака, о том, что не зна……У художников так: у мольберта постой,А потом – перед Тьмою – глоточек вина…И пьянели, пьянели святые отцы,Малых ангелов хор ликовал и рыдал,И держали над нами златые венцыРуки мучениц нежных, что ты рисовал…АВТОПОРТРЕТ В МЕТЕЛИ С ЗАЖЖЕННОЙ ПАКЛЕЙНА ГОЛОВЕ. БЕЗУМИЕБегу. Черной улицы угорьУскальзывает из-под ног.Я жизнь эту кину, как уголь,В печи раскаленный садок.Напился?! Сорвался?!.. – Отыди,Святое Семейство мое!Художник, я все перевидел!Холсты я сушил, как белье!Писал, что писать заставляли.Хотел, что – велели хотеть…Нас силою царской пытали,А мы не смогли умереть!Мы выжили – в зольных подвалах,Меж драных эскизных бумаг.Сикстинская нас целовала –Со всех репродукций – впотьмах…Мы днем малевали призывы!А ночью, за древним вином,Ссутулясь, мы знали: мы – живыВ убийственном царстве стальном!Вот из мастерской я – на воздух,Орущий, ревущий, – бегу!Что там еле теплитесь, звезды?!Я – паклю на лбу подожгу!Обкручена лысина светом,Гигантским горящим бинтом!Не робот, не пешка, – комета!Сейчас – не тогда, не потом!Безумствуй, горящая пакля,Трещи на морозе, пляши!Голодную выжги мне памятьИ сытую дрему души!Шарахайтесь, тени прохожих,В сугробов ночную парчу!..Не сливочным маслом – на кожеКраплакоможог залечу.Юродивый и высоченный,Не улицей затхлой промчу –Холстом на мольберте Вселенной,Похожий на Божью свечу!В кармане тулупа – бутылка…Затычку зубами сдеру –И, пламя зачуя затылком –Взахлеб – из горла – на ветру –Все праздники, слезы и пьянки,Жар тел в оснеженье мехов,Все вопли метельной шарманки,Все лязги горячих цехов,Кумашные русла и рекиПлакатов, под коими жил,Где юные наши калекиУ дедовых черных могил, –Все льды, где прошел ледоколом,Пески, что сжигали ступню!.. –Всю жизнь, где на холоде – голымСтоял, предаваясь Огню.ДЕВОЧКА В КАБАКЕ НА ФОНЕ ВОСТОЧНОГО КОВРАЗакоченела, – здесь тепло… Продрогла до костей…Вино да мирро утекло. Сивухой жди гостей!Ты белой, гиблой ртутью жги раззявленные рты.Спеши в кабак, друзья, враги, да пой – до хрипоты!С немытых блюд – глаза грибов. Бутылей мерзлых полк.Закончился твой век, любовь, порвался алый шелк.В мухортом, жалком пальтеце, подобная ножу,С чужой ухмылкой на лице я средь людей сижу.Все пальтецо – в прошивах ран. Расстреляно в упор.Его мне мальчик Иоанн дал: не швырнул в костер.Заколку Петр мне подарил. А сапоги – Андрей.Я – средь клыков, рогов и рыл. Я – с краю, у дверей.Не помешаю. Свой кусок я с блюдечка слижу.Шрам – череп пересек, висок, а я – жива сижу.Кто на подносе зелье прет да семужку-икру!.. –А мне и хлеб рот обдерет: с ним в кулаке – помру.Налей лишь стопочку в Раю!.. Ведь все мои – в Аду…А это кто там… на краю стола… презрев еду… –В серьгах, дрожащих до ключиц… в парче до голых пят… –Сидит, птенец средь черных птиц, и лишь глаза горят?!..Глаза, – в них все: поджог, расстрел, пожарища, костры.Глаза, – в них груды мертвых тел, орущие дворы.В них – дикий хохот над землей, железа ржавь и лязг!..Сарыни визг,сирены вой,бельмо продажных ласк…И ночь их на фаянс лица ложится столь страшна,Что я крещусь!.. и жду конца!.. Пьянею без вина…Ах, девочка, – тебя родил святой или злодей,Но кто тебя за грош пропил на торжище людей?!..Закутал кто тебя в парчу?! Кто в уши – изумрудПродел?!.. кто жег тебя, свечу, внося в барак, в приют?!Кто, сироту, тебя хлестал, как смерд – коней не бил,А после – в шубку наряжал, на карусель возил?!..И видела ты стольный град, огонь его витрин.И видела: глаза горят у тех, кто гол, один,И нищ, и голоден, и бос, – и, посреди огня,У хлебного ларька – до слез!.. – узрела ты – меня…Бегу к тебе я через зал! Чрез пасти и клыки!По головам!.. так – между шпал – весною – васильки!Ломаю рюмки и хрусталь! Графины оземь – дзынь!..Родная, мне парчи не жаль – царица, чернь, сарынь!Пока тебя век не сожрал, не схрупал до кости,Пока тебя, как яркий лал, не скрасть, не унестиВ дубовом, жадном кулаке, где кровью пахнет пот, –Давай, сбежим!.. Так!.. налегке! Мороз не задерет!..Уволоку и унесу на высохших руках!Тебя от роскоши спасу, от меда на устах!От морд мохнатых! Ото лжи: тли вдоль парчи горят!Тебя на блюдо – не дрожи!.. – положат и съедят!Бежим!.. – Но за спиной – ковер заморского тканья.Он за тобой горит, костер, где сгибнем ты и я.Пылает Вавилонска пещь, где нашим позвонкамНа друга друг придется лечь, как битым черепкам.В узорах пламенных – войной горит, дитя, твой трон.А после – в яме выгребной усмешкой рот сожжен.Ухмылкой старой и чужой, – о, нищею!.. – моей:Кривою, бедною душой последней из людей.Ковер мерцает и горит, цветная пляшет шерсть.Я плачу пред тобой навзрыд, затем, что есть ты, есть –Красивая девчонка, Жизнь, вся в перстнях пальцев дрожь:Ну поклянись. Ну побожись,Что ты – со мной – уйдешь.ЧУДЕСНЫЙ ЛОВ РЫБЫОгромной рыбой под Луною – Волга:Как розовая кровь и серебро!Бери же сеть да ставь!.. Уже недолго –Вот все твое добро:Дегтярная смола ветхозаветной лодки,Тугая, ржавая волна –И женский лик Луны, глядящий кроткоС посмертного, пылающего дна…Ловись же, рыба! Ты – еда людская.Скрипи, уключина! Ты старая уже.Ох, Господи, – рыбачка я плохая,Но в честь отца, с его огнем в душе,Так помня тех лещей, язей, что ты,с крючка снимая,Бросал в корзину в деньгах чешуи, –Ты молодой, ты, маму обнимая,Ей шепчешь на ухо секреты: о любви… –Так в полный рост встаю я в старой лодке.Клев бешеный. Не успеваю снять:Река – рыбалка – слезы – смех короткий –Пацанка на корме – невеста – мать –Рыдающая на отцовом гробе –И снова – в плоскодонке – на заре –Старуха в пахнущей лещами робе.И рыба в серебре.И космы в серебре.***…ни крестин… ни похорон… ни годин……на тебя молиться……на тебя возлечь –Спеки нас, Боже. Пирог один:Сын, Отец, Дочь, Печь,Мать. Это одна любовь.Одна: когда острое – обнимуКольцом. Когда меж рыбами языковЖемчуг жизни сверкнет – и уйдет во тьму.САНТАЯНА…я положу тебя у фонтана –Голого – навзничь. Ничком – потом.Ты будешь Санта, я – Сантаяна.Рта твоего коснусь животом.Видишь, он масляный; он струитсяВлагой; и жемчуга нить на нем;Ты будешь охотник, я буду птица;Ты будешь печью; я буду огнем.Ты прободаешь мне красное лоно,Как бык священный с острова Крит.Горсть из Голконды камней зеленыхНа грудь насыплешь – так грудь горит!Всю зацелуешь – заткешь парчоюШепота, боли, укусов, слез;Мглу детородства зажжешь свечою;Наг мой, бедняк мой, и гол и бос……грешники, грешники. Из кастрюлиБожией – жареных, нас, цыплят,Вдоль на подносы льда сыпанули,Где перец пурги, купола горят.Где луч фонарный брюхо разрежет.Где от испода – и до нутра –В ребрах заря золотая брезжит,Лядвия черная жжет дыра.Господи, Госпо… грешники, грешни…Дай губы. Дай язык. Дай чрево. Дай –Ветер небес твоих дай нездешний.Глаз твоих ясных Господень Рай.Сад твоих рук, ветвистых и пьяных.Смертно. Грязно. Пусто. Впотьмах –Дай… не дрожи… родной!.. Сантаяна –Жемчуг любви из дыры кармана,Жемчуг, что нагло держал в зубах,Жемчуг, зубок, чеснок ожерелья,Что своровал, что скусил… – у той,Что не крутилась, корчась, в постели,Что на стене горела – святой.В храмах железных. В приделах багряных.В Индии нашей, где ржавь и лязг.…дай мне любить тебя, Сантаяна,Тонкою песней последних ласк.САНДАЛОВЫЕ ПАЛОЧКИ…Сине-черная тьма. Ангара подо льдом изумрудным.Заполошный мороз – режет воздух острее ножа.Бельма окон горят. Чрез буран пробираюсь я трудно.Это город сибирский, где трудно живу я, дрожа.Закупила на рынке я мед у коричневой старой бурятки.Он – на дне моей сумки. То – к чаю восточному снедь.Отработала нынче в оркестре… Певцы мои – в полном порядке…Дай им Бог на премьере, как Карузам каким-нибудь, спеть!..Я спешу на свиданье. Такова наша девья планида:обрядиться в белье кружевное, краснея: обновка никак!.. –и, купив черемши и батон, позабыв слезы все и обиды,поскорее – к нему! И – автобусный жжется пятак…Вот и дом этот… Дом! Как же дивно тебя я весь помню –эта четкость страшна, эта резкость – виденью сродни:срубовой, чернобревенный, как кабан иль медведь, преогромный,дом, где тихо уснули – навек – мои благословенные дни…Дверь отъехала. Лестница хрипло поет под мужскими шагами."Ах, девчонка-чалдонка!.. Весь рынок сюда ты зачем волокла?.."Обжигает меня, раздевая, рабочими, в шрамах драк стародавних, руками.Черемша, и лимоны, и хлебы, и мед – на неубранном поле стола.Разрезаю лимон. "Погляди, погляди!.. А лимон-то заплакал!.."Вот берем черемшу прямо пальцами – а ее только вместе и есть!.. –дух чесночный силен… Воск подсвечник – подарок мой – напрочь закапал.И култук – мощный ветер с Байкала – рвет на крыше звенящую жесть.И разобрано жесткой рукой полупоходное, полубольничное ложе."Скоро друг с буровой возвратится – и райскому саду конец!"А напротив – озеро зеркала стынет. "Глянь, как мы с тобою похожи".Да, похожи, похожи! Как брат и сестра, о, как дочь и отец…Умолчу… Прокричу: так – любовники целого мира похожи!Не чертами – огнем, что черты эти ест изнутри!Жизнь потом покалечит нас, всяко помнет, покорежит,но теперь в это зеркало жадно, роскошно смотри!Сжал мужик – как в маршруте отлом лазурита – худое девичье запястье,Приподнял рубашонку, в подвздошье целуя меня…А буран волком выл за окном, предвещая борьбу и несчастье,и тонул черный дом во серебряном лоне огня.……………………………………………………………………………………………..…не трактат я любовный пишу – ну, а может, его лишь!Вся-то лирика – это любовь, как ни гни, ни крути…А в любви – только смелость. Там нет: "приневолишь", "позволишь"…Там я сплю у возлюбленного головой на груди.Мы голодные… Мед – это пища старинных влюбленных.Я сижу на железной кровати, по-восточному ноги скрестив.Ты целуешь мне грудь. Ты рукою пронзаешь мне лоно.Ты как будто с гравюры Дорэ – архангел могучий! – красив.О, метель!.. – а ладонь раскаленная по животу мне – ожогом…О, буран!.. – а язык твой – вдоль шеи, вдоль щек полетел – на ветру лепесток…Вот мы голые, вечные. Смерть – это просто немногоОтдохнуть, – ведь наш сдвоенный путь так безмерно далек!..Что для радости нужно двоим?.. Рассказать эту сказкумне – под силу теперь… Тихо, тихо, не надо покацеловать… Забываем мы, бабы, земную древнейшую ласку,когда тлеем лампадой под куполом рук мужика!Эта ласка – потайная. Ноги обнимут, как руки,напряженное тело, все выгнуто, раскалено.И – губами коснуться святилища мужеской муки.Чтоб земля поплыла, стало перед глазами – темно…Целовать без конца первобытную, Божию силу,отпускать на секунду и – снова, и – снова, опять,пока баба Безносая, та, что с косой, вразмах нас с тобой не скосила,золотую стрелу – заревыми губами вбирать!Все сияет: горит перламутрово-знобкая кожа,грудь мужская вздувается парусом, искрится пот!Что ж такого испили мы, что стал ты мне жизни дороже,что за люй-ча бурятский, китайский, – да он нам уснуть не дает!.."Дай мне руку". – " Держись". – "О, какой же ты жадный,однако". –"Да и ты". – "Я люблю тебя". – "О как тебя я люблю".…Далеко – за железной дорогою – лает, как плачет, собака.На груди у любимого сладко, бессмертная, сплю.……………………………………………………………………………………………."Ты не спишь?.." – "Задремала…" – "Пусти: одеяло накину –попрохладнело в доме… Пойду чай с "верблюжьим хвостом" заварю…"И, пока громыхаешь на кухне, молитву я за Отца и за Сына,задыхаясь, неграмотно, по-прабабкиному, сотворю.Ух, веселый вошел! "Вот и чай!.. Ты понюхай – вот запах!.."Чую, пахнет не только, не только "верблюжьим хвостом" –этой травкой дикарской, что сходна с пушистою лапойбелки, соболя… Еще чем-то пахнет – стою я на том!"Что ж, секрет ты раскрыла, охотница! Слушай же байку –да не байку, а быль! Мы, геологи, сроду не врем…Был маршрут у меня. Приоделся, напялил фуфайку –и вперед, прямо в горы, под мелким противным дождем.Шел да шел. И зашел я в бурятское, значит, селенье.Место знатное – рядом там Иволгинский буддийский дацан…У бурята в дому поселился. Из облепихи вареньеон накладывал к чаю, старик, мне!.. А я был двадцатилетний пацан.У него на комоде стояла статуэточка медная Будды –вся от старости позеленела, что там твоя Ангара…А старик Будде что-то шептал, весь горел от осенней простуды,И какой-то светильник все жег перед ним до утра."Чем живешь ты, старик? – так спросил я его. – Чем промышляешь?Где же внуки твои?.. Ведь потребна деньга на еду…"Улыбнулся, ужасно раскосый. "Ты, мальсика, не помысляешь,Я колдун. Я любая беда отведу"."Что за чудо!" Прошиб меня пот. Но, смеясь молодецки,крикнул в ухо ему: "Колдунов-то теперь уже нет!.."Обернул он планету лица. И во щелках-глазах вспыхнул детский,очарованный, древний и бешеный свет."Смейся, мальсика, смейся!.. Я палки волсебные делай…Зазигаесь – и запаха нюхаесь та,Сьто дуся усьпокоя и радось дай телу,и – болезня долой, и гори красота!Есь такая дусистая дерева – слюсяй…На Китая растет… На Бурятия тож…Палка сделашь – и запаха лечисся дуси,если казьдый день нюхаешь – дольга живешь!..Есь для казьдая слючай особая палка…Для розденья младенца – вот эта зазьги…Вот – когда хоронить… Сьтоба не было зялко…Сьтоб спокойная стала друзья и враги…Есь на сватьба – когда многа огонь и веселья!..Вон они, блисько печка, – все палка мои!.."Я сглотнул: "Эй, старик, ну, а нет… для постели,для любви, понимаешь ли ты?.. – для любви?.."Все лицо расплылось лучезарной лягушкой."Все есь, мальсика! Только та палка сильна:перенюхаешь – еле, как нерпа, ползешь до подушка,посмеесся, обидисся молодая жена!..""Нет жены у меня. Но, старик, тебя сильно прошу я,я тебе отплачу,я тебе хорошо заплачу:для любви, для любви дай лучину твою, дай – такую большую,чтобы жег я всю жизнь ее… – эх!.. – да когда захочу…"Усмехнулся печально бурят. Захромал к белой печке.Дернул ящик комода. Раздался сандаловый дух.И вложил он мне в руки волшебную тонкую свечку,чтоб горел мой огонь,чтобы он никогда не потух.……………………………………………………………………………………Никогда?! Боже мой!Во весь рост поднимаюсь с постели."Сколько раз зажигал ты?..""Один. Лишь с тобою.""Со мной?.."И, обнявшись, как звери, сцепившись, мы вновь полетели –две метели – два флага – под синей бурятской Луной!Под раскосой Луной, что по мазутному небу катилась,что смеялась над нами, над смертными – все мы умрем! –надо мною, что в доме холодном над спящим любимым крестилась,только счастья моля пред живым золотым алтарем!А в стакане граненом духмяная палочка тлела.Сизый дым шел, усами вияся, во тьму.И ложилась я тяжестью всею, пьянея от слез, на любимое тело,понимая, что завтра – лишь воздух пустойобниму.***Любимая моя, родная…Закутай ручки в лисий мех…Другой – не верю. И не знаю.Моя. Одна. Одна на всех. Моя… Берите! Ваша, ваша.С казармой, где трубят отбой.С дворцом, где лик владыки страшен.С конюшней, где фонарь погашен.С дрожащей заячьей губой. ФРЕСКА ДВЕНАДЦАТАЯ. ПОЦЕЛУЙ ГОЛУБЯСНЯТИЕ СО КРЕСТАМилые… Вы осторожней Его…Руки свисают…Колет стопу из-под снега жнитво –Я-то – босая…Прядями ветер заклеил мне рот.Послушник юныйМертвую руку на плечи кладетРельсом чугунным…Снежная крупка во щели КрестаВатой набилась…Что ж это я, чисто камень, тверда?!Что ж не убилась?!..Как Магдалина целует ступню,Жжет волосами…Тело скорей поднесите к огню,Шубой, мехами,Шалью укройте, – замерз мой Сынок!Холодно, Боже…В наших полях и мертвец одинок.Холод по коже.Как кипятком, ветер потный мой лобСнегом окатит:Тише!.. Кладите сюда, на сугроб –Места тут хватит:Я постелила рядно во полях,Где недороды,Где запоют, клокоча, во лучахВешние воды…Вытянул руки-то… Спи, отдохни…Ишь, как умают…Пусть над костром, в матюгах солдатни,В кости играют…Что ты?! Пусти, узкоглазый чернец!..Мне в рот не тыкайСнег!.. Я живая… Еще не конец,Слезы – по лику…И неподвижно Спаситель глядитВ небо святое,В небо, где коршуном Солнце летитНад пустотою.ЯРОСТЬА это вы видели?! Эту косу?!Я грудью вперед свое тело несу –И златом, и маслом текут по спинеМои волоса, ненавистные мне!Я знаю потребу. Я знаю ярлык.Гляди – в подворотне сует мне старикДрожащий червонец: я – пайка ему,В голодном безлюбье взалкавшему – тьму!Да, тело мое – это просто еда:Я плотью богата – такая беда!Грудаста, бокаста, – голодные, жми!Хватай! Возгоржусь, что была меж людьми –Ржаною буханкой, питьем из горла,И ужином смертника молча была, –Ломали, вгрызались, крошили, смеясь,На снежную скатерть, в дорожную грязь, –Шоферы, геологи и голытьба,И старый тюремщик с решеткою лба,И юный художник, что маслом пропах,И зэк-старикан, величавый, как Бах,И тучей – рыбак в огоньках чешуи,И рокер, замучивший песни свои, –Весь нищий, родной, голодающий сброд,Которого я нарекаю – народ, –Я – хлеб твой насущный! Ломай, не жалей!Кусай и целуй! И по новой налей –В стакашек бумажный, в граненый хрустальДа в каски афганской блестящую сталь…Грудями – вперед! И вперед – животом!В каких житиях я пребуду потом –На то наплевать. На Земле я жилаИ бабьей краюхой мужам я была.***Я вижу: слезы твои – градины.Дай соберуГубами их: морщины, ямы, впадины,Гул – на юру. Ты в платье из мешка, худом, запачканном.Не счесть прорех.Тебя накормят корками, подачками.Швыряют смех. Я за тобой в буран холстину драную –Как горностай,Несу. Люблю: и грязную, и пьяную,Твой Ад и Рай. Твои ночлежки, камеры и паперти.Твои ступни,Горящие на чистой, снежной скатерти,Одни.Я ПОМОГУ ЕМУ БЕЖАТЬЯ помогу тебе бежать. Я лестницу свяжуИз рваных простыней. Ее – руками подержуВ окне, пока ты из окна – как бы паук!.. – по ней…А с факелами уж бегут… О… тысяча огней…Быстрее лезь!.. я не хочу глядеть: тебя убьетТвой враг. Твоя коса тебя между лопаток бьет.Богато ты одет: хитон смарагдами расшит…Рот поцелуями спален… лоб – думами изрыт…Видал ты виды… прыгай вниз!.. твои враги пришли!..Пускай они убьют меня. Здесь близко от земли.Я уцепилась за карниз… я на тебя смотрю…Ты золотой, летящий лист… тебя – благодарю…Ну, что вы пялитесь, да, вы, – солдаты за обол?!..Ушел, не дав вам головы. Ушел мужик! Ушел!Ушел! Убег! Вон! По снегам! Через заборы все!И вышки все! Через собак! Их вой – во всей красе!Через трассирующих пуль огнистые ручьи!И черный, до зубов, патруль вооруженный!………………ИЧерез поемные луга, через буреполом –И ругань поварихи над нечищенным котломТюремным, где одна свекла, очистки и мазут –Где матерь-воля сожжена, а смерть – не довезутВ телеге… лишь морковь, картовь… – через такую тьму,Где фонарями – только кровь горит, смеясь, в дыму!Где ветром скалится барак! Где ест мальчонка грязь!Где проклинает нищ и наг вождей великих власть…И на свободе он уже – на счастье он уже –На облачном, заречном том, небесном рубеже…Ушел от вас! И весь тут сказ. Солдат, меня вяжи!Как я пятой – под пулей – в пляс – врун, ПРАВДУ расскажи.ПЛАКАТ“ВПЕРЕДИ ВАС СМЕРТЬ, ПОЗАДИ ВАС СМЕРТЬ.”(Плакат времен гражданской войны в России,1918 – 1920) Впереди вас смерть – позади вас смерть.На холстине – вранья плакатного звон.Кто во Брата стрелял – тому не посметьЦарским вороном стать в стае зимних ворон.Черный кус металла приучен дрожатьВ кулаке, где кровь превратилась в лед.Кто в Сестру стрелял – тому не едатьЗа ужином рыбу и сотовый мед.Тому за Вечерей не вкушатьЧервонного хлеба, чермного вина.Кто Отца убил – тому не дышать.Вместо воздуха в легких – лебеда, белена.Вы, громады домов, – ваши зенки белы.Что вы пялитесь на зверька с револьвером в руке?!Он стреляет – огонь!.. – уста еще теплы.Он стреляет – огонь!.. – шпинель на виске.Мы носили телогрейки, фуфайки, обноски, срам,Ветошь свалки, ели с задворков отброс, –А тут на лбу – чертог и храм:Кровь рубинов, алмазы и перлы слез!Вот они на башке воровской – яркий лал,Турмалин – кап в снег, кровавый гранат:Слаще шапки Мономаха брызжет кристалл,Эта жизнь никогда не придет назад!Вот где ужас – с оружьем – камнем стоятьПротив всей своей, родной родовы:Ты, окстися, – ведь ты же стреляешь в Мать,В свет поверх ее золотой головы!В сноп безумный! В колосьев ржавый пучок!В пляску резких, слепящих как омуль снегов!Ты стреляешь в Родину?!.. Целься прямо в зрачок.Крови вытечет, Боже, без берегов.И не будет ни святых. Ни царей. Ни вер.Ни юродивых с котомками близ хлебных дверей.И я одна превращусь… в револьвер.Изогнусь чугунно. Вздымусь острей.И буду искать дулом… – а все мертво.И буду искать дулом грудь… свою…Но тяжелой черной стали шитвоНе согнется ни в Аду, ни в запечном Раю.Мне в себя не выстрелить. Волком вой.На ветру собачье горло дери.И свистит моя пуля над головойЖивой земли, сверкающей изнутри.Это я – чугун! Я – красная медь!Я – железные пули нижу на нить!Впереди вас смерть. Позади вас смерть.Значит, Мать убитую мне хоронить.МУЖИК С ГОЛУБЯМИМужик с голубями. Мужик с голубями.Ты жил на земле. Ты смеялся над нами. Ты грыз сухари. Ночевал в кабаках.Мешок твой заплечный весь потом пропах. Носил на груди, на плечах голубей.Ты птиц возлюбил больше мертвых людей. Ты больше живых нежных птиц возлюбил.Ты спал вместе с ними. Ты ел с ними, пил. Ты пел вместе с ними. Сажал их в мешок.Их в небо пускал, – да простит тебя Бог. Последний кусок изо рта им плевал.Беззубо – голубку – в уста – целовал. Однажды ты умер. Ты, нищий мужик,Ты к Смерти-Царице никак не привык. К богатенькой цаце в парче да в шелках.И голубь сидел на корягах-руках. И плакал твой голубь, прекрасный сизарь,О том, что вот умер Земли Всея Царь. И Царь Всея Жизни, и Смерти Всея, –И плакали голуби: воля Твоя. И бедный, прогорклый, пропитый подвалПорхал и сиял, шелестел, ворковал,Крылатой, распятой сверкал белизной –И Смерть зарыдала о жизни иной, О чайнике ржавом, о миске пустой,О нищей державе, о вере святой, О старом, безумном, больном мужике,Что голубя нянчил на мертвой руке. ТАНЕЦ ГОРЯСмотри, народ, как это просто:Закрыть глаза – увидеть звезды.…И с выколотыми – видать.Гляди, мой люд, как мы танцуем –Гуртом и скопом, стаей, цугом,Как хороводим – благодать.Танцуй, народ, – что остается?!Покуда зелье в горло льется,Покуда дуло у виска, –Ларьки цветней трусов ребячьих,А пиво – что моча собачья,А водка зла, смела, горька.У нас у всех сынов убили.Мы скудно ели, плохо пили.Зубной подковой пляшет боль.О ней молчат. О ней не надоПеть до хрипящего надсада.А помолчать о ней – позволь.И молча мы сказуем сказку.И молча пляшем нашу пляску –У оголтелого ларька,На бубне площади базарной,Под бряки музыки бездарной,В военном духе табакаИ крови, бедной и бескровной,На царской паперти церковной,Что вся в окурках, как в серьгах… –Скамейке голой и судебной,И в бане черной, непотребной,В борделе с розой на рогах,Везде!.. – в дыму, на поле боя,В изгнании, вопя и воя,На всей земле, по всей земле –Лишь вечный танец-топни-пяткой –Коленцем, журавлем, вприсядку,Среди стаканов, под трехрядку,Под звон посуды на столе –Вскочи на стол!.. – и, среди кружек,Среди фарфоровых подружекИ вилок с лезвием зубов –Танцуй, народ, каблук о скатерть,Спаситель сам и Богоматерь,Сама себе – одна любовь.И рухнет стол под сапогами!Топчи и бей! Круши ногами!…Потом ты срубишь все сполна –Столешницу и клеть древняну,И ту часовню Иоанна,Что пляшет в небесах, одна.***…Мое поломойство, мое судомойство,Мое проститутство, мое… То Царское – златом на мех – Домостройство.Мое золотое житье. Да, я позабыла, когда танцевала.Суров Домостройный закон.Лишь мужа в метелях одра целовала.Лишь сына – во вьюге пелен. Наручные часики тикают гулко.Пора на работу. ПораК рабам рукокрылым, в пыльцу переулка,В раскидку колен – до утра. Короною – обземь – отброшено Царство.Ах, если б и мне умереть. …Мое Проклинатство, мое Святотатство,Мое Вспоминатство: НЕ СМЕТЬ… КОЛЕСО. ОВИДИЕВА ТЕТРАДЬ…Ты эту девку взял, хоть крепко руками цепляласьЗа колесо. Спину – хлесь! – выгнула плетью она.Ты ей колени коленом прижал. Змеей извивалась,Синим эвксинским ужом, что плавает вместо винаВ козьем седом бурдюке. Как, глотку расширив, орала!Ты ее крик ухватил мохнатым, распяленным ртом –Да и выпил до дна. А пятками землю вскопала –Ноги когда раздвигал, налегал когда животом.Экая девка сподобилась! Хуже родимой волчицы,Капитолийской, с двенадцатью парами злобных сосцов.Как изо рта ее – всласть! – надобно жизни напиться.Как во нутро ее – всклень! – влить влагу первых отцов.Может, волчата пойдут. Слепые кутята, щенята.Словно борщевник – ладонь, зубы разрежут восток.Девка, не бейся, пригвождена, пред ветхой телегой распята:Снег на дерюге горит; кровь утекает в песок.И, пока хнычешь, меня, римлянского дядьку, целуя,Чтобы я золота дал, чтоб не излился в меха, –Я прижимаю босою ногой рыбку, пятку босую, –Пот любви – кипятком – как обдаст! И глухаДевка, хотя, ты к любви, телица, ревица, белуга,Ты, на остроге моей бьющаяся колесом! –Я заключаю с тобою подобие звездного круга.Я не железом давлю – я над тобой невесом.И, пока бык от телеги косит на меня Альтаиром,Сириус-глазом косит, льдяную крупку копытом топча!.. –Девке, кусая ей ухо, шепчу я слова, позлащенные миром,Мирром слащенные, спущенные виссоном с плеча:КТО ТЫ БОГИНЯ ЛИ ЖЕНЩИНА ДАЙ МНЕ УТРОБУ И ДУШУВИННАЯ СЛАДКАЯ ЯГОДА ДАЙ РАЗДАВЛЮ ЯЗЫКОМСнег нас – двойную звезду – свистя, засыпает и тушит:В корчах, в поту, под телегой, под каменным черным быком.Лишь Колесо на нас глянет. А в нем скрещаются спицы.В нем – сшибаются люди. Сгущается темень и вой.Чуть повернется – отрежет от Времени, где не родиться.Девка, бейся, вопи. Тебя, покуда живой,Так возлюблю, что царям в златых одежонках не снилось!Так растерзаю, – волки Борисфена клочка не найдут!..Рвись же, кряхти, ори, мне царапай лицо, сделай милость.Ведь все равно все умрут. Ведь все равно все умрут.ПЛЯСКА НА АРБАТЕ ВМЕСТЕ С МЕДВЕДЕМ. ЗИМАСнег синий, сапфир, зазубринами – хрусть!Меня перепилит, перерубит: пусть.Люди: медведями топчется толпа.Солнце-сито. Сеется рисова крупа.Вы на сумасшедшенькую пришли поглядеть?!.. –Буду с медведем в обнимку танцевать, реветь!Цепь его побрякивает россыпью смертей.Повыше подымайте кочанчиков-детей.Катайте по плечам детей-яблок, детей-дынь:Гляньте – медведь валится, пляшет, пьяный в дым!Напоила я его водкой из горла,А закусить ему перстеньком своим дала.Как убьют плясуна, станут свежевать –Станет в ране живота перстень мой сиять.А сейчас сверкают зубы – бархат пасти ал…Брось на снег, царь калек, рупь-империал!По снежку босая с бубном резво запляшу,Деньгу суну за щеку, чисто анашу.Ах толпень! Сотни рыл! Тыщи гулких крыл!Чтоб медведь вам землю носом, будто боров, рыл?!Никогда! Это зверь вольный, как зима!Я его кормила коркой. Нянчила сама.Я плясать его учила – бубна не жалей!.. –На погибель, до могилы, до рванья когтей!Из-под когтя – красно…Пятна – на снегу…Влей мне в бубен вино! Поднесу врагу.Повозки шуршат, сапоги по льду хрустят,Мыши ли, павлины ли поглазеть хотят!А медведь мой топчется, топчется, топ…Положите с черной шкурой меня –в сосновый гроб.И я пальцами вплетусь в смоль седых шерстин:Спи, мой зверь, плясун глухой, мой последний сын,Мой танцор, царь и вор, метина меж глаз:Отпоет единый хор сумасшедших нас.БАБКА ОЛЬГАВсего-то пять домов замшелая деревня…Всего-то пять… всего…И всю-то жизню проревела ревмя –Всего-то – ничего…Сынов зарыла я… и дочку закопала…А жизнь – дыра в игле:Не всунуть нить!.. – когда б не этот малый,Как керосин-светляк в стекле…Да, этот парень… а седой, однако –Годов немало-ти ему…Сосед… худой, поджарый, что вояка,Глаза – ножом во тьму…Горит и светится… все бегает, настырный,Ко мне: воды принесть,Печь истопить… ну, отдохни-ко мирно!.. –Ништо… как ветер – с крыши – жесть –Так рвется весь… волосья-то остриженыРовно у каторжного… инда камень, лоб…"Ах, баньку, бабка Ольга, жарче жизниЛюблю!.." – и шваркнет – голый – головой в сугроб…Чудной дак!.. вопрошу: отколь ты мне спасительРазэдакий?!.. дров резво наколоть,Полешки ярче воска… где ты житель?..Уйдешь – с тобой Господь…Молчит. Лишь улыбается. И ведраТащит с серебряной водой.Молчит. Не исповедается. Гордый.Гордяк-то, вишь, какой…И лишь однажды я в окно видала,Как он, как конь, бежалПо крутояру, по снегам подталым –Что ножик, просвистал!.. –К бегущей насупроть ему фигурке –Девчонке в круглой шапке меховой –И обнялись – дуб черный и Снегурка…И покрестилась мелко я: живой,Живой еще солдатик седовласый…А ты, пискля?!.. Ему –Судьба?!.. иль так – навроде сердцетряса,Навроде горбыля в суму…Но так они стояли, слили лица,Не в силах разорваться, разлепиться,Под снегом, бесом сыплющим из туч,Что я продлила и креститься, и молитьсяТому, Кто выше всех Могуч.***У старости есть лицо У старости – дубовый сундукУ меня его нет У меня его нетУ старости на пальце кольцо У старости – в перстняхУ меня его нет корни рукУ меня их нетУ старости в мочке серьга Она богачка, старостьУ меня ее нет …Визг:собаки в ночиУ старости меж ребер брошь – дорога загрызли с голоду кошкуУ меня ее нет О помолисьИ помолчиУ старости серебро волос Она богатейка старость твояУ меня его нет Заелась подиУ старости топазы слез В охвостьях нищенского бельяУ меня их нет Нож держу ПодойдиВИДЕНИЕ ИСАЙИ О РАЗРУШЕНИИ ВАВИЛОНАсимфония в четырех частяхAdagio funebreДоски плохо струганы. Столешница пуста.Лишь бутыль – в виде купола. Две селедки – в виде креста.Глаза рыбьи – грязные рубины. Она давно мертвы.Сидит пьяный за столом. Не вздернет головы.Сидит старик за столом. Космы – белый мед –Льются с медной лысины за шиворот и в рот.Эй, Исайка, что ль, оглох?!.. Усом не повел.Локти булыжные взгромоздил, бухнул об стол.Что сюда повадился?.. Водка дешева?!..Выверни карманишки – вместо серебра –Рыболовные крючки, блесна, лески… эх!..Твоя рыбка уплыла в позабытый смех…Чьи ты проживаешь тут денежки, дедок?..Ночь наденет на голову вороной мешок…Подавальщица грядет. С подноса – гора:Рыбьим серебром – бутыли: не выпить до утра!..Отошли ее, старик, волею своей.Ты один сидеть привык. Навроде царей.Бормочи себе под нос. Рюмку – в кулак – лови.Солоней селедки – слез нету у любви.Andante amorosoА ты разве пьяный?!.. А ты разве грязный?!.. Исаия – ты!..На плечах – дорогой изарбат…И на правом твоем кулаке – птица ибис чудной красоты,И на левом – зимородковы крылья горят.В кабаке родился, в вине крестился?!.. То наглец изблюет,Изглумится над чистым тобой…Там, под обмазанной сажей Луной,в пустынном просторе,горит твой родимый народ,И звезда пророчья горит над заячьей, воздетою твоею губой!Напророчь, что там будет!.. Встань – набосо и наголо.Руку выбрось – на мах скакуна.Обесплотятся все. Тяжко жить. Умирать тяжело.Вся в кунжутном поту бугрится спина.Ах, Исайя, жестокие, бронзой, очи твои –Зрак обезьяны, высверк кошки, зверя когтистого взгляд… –На тюфяках хотим познать силу Божьей любви?!.. –Кричи мне, что видишь. Пей из белой бутыли яд.Пихай в рот селедку. Ее батюшка – Левиафан.Рви руками на части жареного каплуна.И здесь, в кабаке кургузом, покуда пребудешь пьян,Возлюблю твой парчовый, златом прошитый бред, –дура, лишь я одна.Allegro disperatoЗима возденет свой живот и Ужас породит.И выбьет Ужас иней искр из-под стальных копыт.И выпьет извинь кабалы всяк, женщиной рожден.Какая пьяная метель, мой друже Вавилон.Горит тоскливый каганец лавчонки. В ней – меха,В ней – ожерелья продавец трясет: “Для ЖенихаНебеснаго – купи за грош!..” А лепень – щеки жжет,Восточной сладостью с небес, забьет лукумом рот.Последний Вавилонский снег. Провижу я – гляди –Как друг у друга чернь рванет сорочки на груди.С макушек сдернут малахай. Затылком кинут в грязь!Мамону лобызает голь. Царицу лижет мразь.Все, что награблено, – на снег из трещины в стенеПосыплется: стада мехов, брильянтов кость в огне,И, Боже, – девочки!.. живьем!.. распялив ног клешниИ стрекозиных ручек блеск!.. – их, Боже, сохрани!.. –Но поздно! Лица – в кровь – об лед!.. Летят ступни, власы!..Добычу живу не щадят. Не кинут на весы.И, будь ты царь или кавсяк, зола иль маргарит –Ты грабил?!.. – грабили тебя?!.. – пусть все в дыму сгорит.Кабаньи хари богачей. Опорки бедняка.И будешь ты обарку жрать заместо каймака.И будет из воды горох, дрожа, ловить черпак. –А Вавилон трещит по швам!.. Так радуйся, бедняк!..Ты в нем по свалкам век шнырял. В авоськах – кости нес.Под землю ты его нырял, слеп от огней и слез.Платил ты судоргой телес за ржавой пищи шмат.Язык молитвою небес пек Вавилонский мат.Билет на зрелища – в зубах тащил и целовал.На рынках Вавилонских ты соль, мыло продавал.Наг золота не копит, так!.. Над бедностью твоейГлумился подпитой дурак, в шелку, в венце, халдей.Так радуйся! Ты гибнешь с ним. Жжет поросячий визг.Упал он головою в кадь – видать, напился вдрызг.И в медных шлемах тьма солдат валит, как снег былой,И ночь их шьет рогожною, трехгранною иглой.Сшивает шлема блеск – и мрак. Шьет серебро – и мглу.Стряхни последний хмель, червяк. Застынь, как нож, в углу.Мир в потроха вглотал тебя, пожрал, Ионин Кит.А нынче гибнет Вавилон, вся Иордань горит.Та прорубь на широком льду. Вода черным-черна.Черней сожженных площадей. Черней того вина,Что ты дешевкой – заливал – в луженой глотки жар.Глянь, парень, – Вавилон горит: от калиты до нар.Горят дворец и каземат и царский иакинф.Портянки, сапоги солдат. Бутыли красных вин.А водка снега льет и льет, хоть глотки подставляй,Марой, соблазном, пьяным сном, льет в чашу, через край,На шлемы медной солдатни, на синь колючих щек,На ледовицу под пятой, на весь в крови Восток,На звезд и фонарей виссон, на нищих у чепка, –Пророк, я вижу этот сон!.. навзрячь!.. на дне зрачка!.. –Ах, водка снежья, все залей, всех в гибель опьяни –На тризне свергнутых царей, чьи во дерьме ступни,Чьи руки пыткой сожжены, чьи губы как луфарьПеченый, а скула что хлеб, – кусай, Небесный Царь!Ешь!.. Насыщайся!.. Водка, брызнь!.. С нездешней высотыСтруей сорвись!.. Залей свинцом разинутые рты!Бей, водка, в сталь, железо, медь!.. Бей в заберег!.. в бетон!..Последний раз напьется всмерть голодный Вавилон.Попойка обескудрит нас. Пирушка ослепит.Без языка, без рук, без глаз – лей, ливень!.. – пьяный спитЛицом в оглодьях, чешуе, осколках кабака, –А Колесницу в небе зрит, что режет облака!Что крестит стогны колесом!.. В ней – Ангелы стоятИ водку жгучим снегом льют в мир, проклят и проклят,Льют из бутылей, из чанов, бараньих бурдюков, –Пируй, народ, еще ты жив!.. Лей, зелье, меж зубов!..Меж пальцев лей,бей спиртом в грудь,бей под ребро копьем, –Мы доползем, мы… как-нибудь… еще чуть… поживем…Largo. PianissimoТы упал лицом, мой милый, Все равно тебя не сдюжу,В ковш тяжелых рук. Девка ты Любовь.В грязь стола, как в чернь могилы, Водки ртутной злую стужуДа щекою – в лук. Ставлю меж гробов.Пахнет ржавая селедка Все сказал пророк Исайя,Пищею царей. Пьяненький старик.Для тебя ловили кротко Омочу ему слезамиСети рыбарей. Я затылок, лик.Что за бред ты напророчил?.. Мы пьяны с тобою оба…На весь мир – орал?!.. Яблоками – лбы…Будто сумасшедший кочет, Буду я тебе до гроба,В крике – умирал?!.. Будто дрожь губы…Поцелую и поглажу Будут вместе нас на фреске,Череп лысый – медь. Милый, узнавать:Все равно с тобой не слажу, Ты – с волосьями, как лески,Ты, Старуха Смерть. Нищих плошек рать, –И, губами чуть касаясьШрама на виске, –Я, от счастия косая,Водка в кулаке.ЖИТИЕ МАГДАЛИНЫЖизнь – засохшая корка.У смерти в пленуЯ – старухой в опорках –Себя вспомяну:Вот к трюмо, будто камень,Качусь тяжело,Крашусь, крашусь веками, –А время ушло.Я, тяжелая баба.Мой камень тяжел.Летописца хотя бы!Он – в Лету ушел…Я – сама летописецСвоих лагерей.Общежития крысьиС крюками дверей.Коммуналок столичныхКлопиный лимит.“Эта?..” – “Знать, из приличных:Не пьет, не дымит”.Я троллейбус водила:Что Главмежавтотранс!..В мастерские ходила – пять рэ за сеанс.Ярко сполохи телаДрань холстины прожгли…Я в постель не хотела.Баржой – волокли.На столе – “Ркацители” –Как свеча, поутру…А художники пели,Что я не умру.Не морщинься ты, злоеЗеркалишко мое.Жизнь – жесточе постоя,Синей, чем белье.Я сначала балдела:Меня – нарасхват!..Огрузняется тело.Огрызается мат.Рассыхается койка:…Где – в Тамбове?.. Уфе?..Вот я – посудомойкаВ привокзальном кафэ.Руки в трещинах соды.Шея – в бусах потерь.По бедняцкой я модеОдеваюсь теперь:Драп-дерюга от бабки,Молевые унты,На груди – лисьи лапкиНеземной красоты…Вот такая я тетка!Ни прибавь. Ни убавь.Сколько жизни короткой.Сколько глупых забав.Сколько веры убитой.И детей в детдомах,Что по мне – позабытой –Тонко плачутвпотьмах.ДЕТСКИЙ ДОМСтоит в Сибири детский дом на мерзлоте железной.Слепым от инея окном горит над зимней бездной.Иглой мороза крепко сшит, кольцом печали схвачен,Он уж давно детьми обжит – и смехом их, и плачем.Светло, и скатерка чиста, и поровну всем супа…А супница уже пуста, и в хлеб вонзают зубы…Вон тот пошел из-за стола: добавки дать забыли!..Его соседка привела, когда отца убили.Смуглянка – мышкой ест и пьет и крошек не роняет.Теперь никто ее не бьет, на снег не выгоняет.Вот на закраине скамьи сидит мальчонка робкий…Он был рожден в семье, в любви! Конфеты – из коробки!..Пред ним казенные столы, из алюминья ложка…Его в машине привезли – пожить совсем немножко.А эта – словно в забытье уходит каждой жилкой…Мать отказалась от нее, еще крича в родилке.Они сидят, едят и пьют, они себя не знают –Куда пришли и с чем уйдут, как пахнет печь родная.И няньки в ночь под Новый Год в их катанки на счастьеКладут, крестя дрожащий рот, в обертке жалкой сласти.Ну что же, растопырь ладонь, дитя! И жизнь положитВ нее и сахар, и огонь, и страсть, и смерть, быть может.Положит сребреников горсть, постелит на соломе –И будешь ты у ней, как гостьНа празднике в детдоме.ЗОЛОТАЯ ЖАННАГорький сполох тугого огня средь задымленного Парижа –Золотая мышца коня, хвост сверкающий, медно-рыжий…Жанна, милая! Холодно ль под вуалью дождей запрудных?Под землей давно твой король спит чугунным сном непробудным.Грудь твоя одета в броню: скорлупа тверда золотая…Я овес твоему коню донесла в котоме с Валдая.Героиня! Металл бровей! Средь чужого века – огарокДревних, светлых, как соль, кровей!Шпиль костра и зубчат, и жарок.Пламя хлещет издалека – волчье-бешеное, крутое.Крещена им на все века, ты сама назвалась – святою!И с тех пор – все гудит костер! Красный снег, крутяся, сгорает!О, без счета твоих сестер на твоей земле умирает!За любовь. За правду. За хлеб, что собаки да свиньи съели.И Спаситель от слез ослеп, слыша стон в огневой купели –Бабий плач, вой надрывный, крик хриплогорлый – ножом по тучам:Золотой искровянен лик, бьется тело в путах падучей!Вот страданье женское! От резко рвущейся пуповины –До костра, чей тяжелый плот прямо к небу чалит с повинной!Стойте, ангелы, не дыша! Все молчите вы, серафимы!Золотая моя душа отлетает к своим любимым.И костер горит. И народ обтекает живое пламя.Жанна, милая! Мой черед на вязанку вставать ногами.Ничего на страшусь в миру. Дети – рожены. ОтцелованМой последний мужик.…На юру, занесенном снежной половой,На широком, седом ветру, от морозной вечности пьяном,Ввысь кричу: о, я не умру, я с тобой, золотая Жанна!С нами радость и с нами Бог. С нами – женская наша сила.И Париж дымится у ног – от Крещения до могилы. ВОСТОЧНАЯ СТЕНА ФРЕСКА ТРИНАДЦАТАЯ. ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА***С неба – хвойного откоса –Крупный град планет слетает.Сотни тел, сплетенных в косу,Наглый ветер расплетает. …А внизу, меж грязных кочек,На коленях, в ветхом платье –Человеческий комочек,Я, любви людской проклятье, Плачу, утираюсь, вою,Хлеб кусаю, из бутылиПью!.. – а свет над головою –Как печенье на могиле… Яйца… пряник… – без обиды…Сласть – в бумаге – псы подъели… Два крыла царя Давида.Два крыла Иезавели.ДВА УРКИ, В ПОЕЗДЕ ПРОДАЮЩИЕ БИБЛИЮ ЗА ПЯТЕРКУЭх, тьма, и синий свет, и гарь, испанский перестукКолес, и бисеринки слез, и банный запах запах рук!..И тамбур куревом забит, и зубом золотымМерцает – мужики-медведи пьют тягучий дым…А я сижу на боковой, как в бане на полке.И чай в одной моей руке, сухарь – в другой руке.И в завитках табачных струй из тамбура идутДва мужика бритоголовых – в сирый мой закут.От их тяжелых бритых лбов идет острожный свет.Мне страшно. Зажимаю я улыбку, как кастет.Расческой сломанных зубов мне щерится один.Другой – глазами зырк да зырк – вдоль связанных корзин.Я с ними ем один сухарь. Родную речь делюПод ватниками я сердца их детские – люблю.Как из-за пазухи один вдруг книжищу рванет!..

Перейти на страницу: