Зимний Ветер

Сначала появились Женька и Павлик, ободранные, как коты, голодные, с поясами, надетыми через плечо. Павлик шел впереди с рапирой в руке, а Женька тащил за ним целую вязанку каких-то странных палашей и эспадронов.

— Сваливай в угол. Завтра будем раздавать отряду по списку. А, братуха, здорово! — воскликнул он, увидев Петю, и с весьма независимым видом протянул ему руку.

С того времени, как они в последний раз виделись в лазарете, Павлик еще более вытянулся, возмужал, огрубел. Если бы не гимназическая куртка и фуражка (впрочем, уже с вырванным гербом), то он ничем не отличался от простого рабочего паренька с Сахалинчика.

— Это что за оружие? — спросил Петя, любуясь лицом брата, его грозно сверкающими и в то же время ясными глазами.

— Оружие нашего отряда, — ответил Павлик. — Мы с Женькой только что его реквизировали в нашем гимназическом зале.

— Попросту сперли? — сказал Петя.

— Не сперли, а реквизировали, — строго ответил Павлик, взглянув на брата с неодобрением. — Эспадроны и палаши. Они хотя и учебные, да могут пригодиться.

— Такой штукой кого-нибудь стукнешь по голове — не обрадуешься, — заметил Женька.

— Да кого же?

— Юнкеров, Оойскаутов, гайдамаков, если придется. А что? Скажешь, нет? — спросил, прищурившись, Женька, заметив, что Петя иронически улыбается.

— У нас молодежный отряд при Красной гвардии железнодорожного района, — сказал Павлик. — Я командир. Женька — адъютант. Дай кортик!

— Может быть, тебе еще шпоры дать?

— Шпоры можешь оставить себе. А кортик дай. Тебе он зачем? А для нас все-таки оружие.

— Вы же марсияне. У вас тепловые лучи. Или не марсияне, а… как вас там? Улы-улы-улы!

— Нет, — серьезно сказал Павлик, — мы уже не марсияне.

— Ну, значит, «когда проснется спящий».

— Не спящий. А у тебя револьвера исправного нет?

— Ого! — сказал Петя не без гордости.

Он полез в свой сундучок и вынул из него завернутый в промасленную холстинку великолепный вороненый кольт, полученный накануне ранения и еще ни разу не стрелявший.

— И патроны? — с восторгом воскликнул Павлик.

— Или! — гордо ответил Петя и выложил на стол плоскую тяжелую коробку. — Сто штук!

— Покажь, — простонал Павлик. — Ну, не будь вредный! — Он протянул руку к коробке.

— Не лапай, не купишь, — сказал Петя холодно и снял с коробки крышку.

Павлик и Женька в один голос ахнули. Сто штук толстеньких, тяжеленьких патронов с выпуклыми нетронутыми капсюлями маслянисто блестели в коробочке, тесно прижатые друг к другу.

— Меняюсь на что хочешь! — даже не воскликнул и не простонал, а прямо-таки взвыл Павлик, вцепившись изо всех сил в плечо своего адъютанта, у которого от жадности побелели губы.

Петя с нестерпимым высокомерием согнул руку и показал Павлику локоть.

— На!

Затем он запер патроны и пистолет в сундучок.

— Но имейте в виду, габелки! — строго сказал он, заметив, что мальчики молниеносно переглянулись. — Не думайте сбондить. Оторву руки и ноги.

19 ПРИВЕТ ИЗ ПЕТРОГРАДА

Пришел Терентий в черной кожаной фуражке, с повязкой Красной гвардии на рукаве. Он завел усы, черные, с проседью, отчего его добродушное лицо, побитое оспой, показалось Пете похудевшим, сердитым.

Поверх пальто он был перепоясан офицерским кожаным поясом с наганом в потертой кобуре. Под мышкой он держал буханку солдатского хлеба, завернутую в платок.

— О! — сказал он, увидев Петю, и широко улыбнулся, отчего лицо его стало таким же, как прежде, — круглым, добродушным. — Не знаю даже, как мне теперь называть тебя: чи Петр Васильевич, чи просто Петя?

— Петя, Петя! — весело отвечал Петя, и они обнялись.

Затем все вместе — и Чабан тоже — ужинали жидким супом с толстыми серыми макаронами и большим количеством лаврового листа.

Суп этот раздобыл все тот же Чабан в кухне железнодорожного батальона, где у него оказался земляк-кашевар.

После ужина пили морковный чай «вприглядку». Видно, с продуктами в городе было совсем неважно.

Однако Петя ел с большим удовольствием, по-солдатски подставляя под ложку ломоть хлеба. Впервые за многие месяцы он чувствовал себя просто, покойно, «как дома».

Едва выпили по кружке чаю, как в окно постучали. Терентий засуетился, стал собираться.

— Сейчас! — крикнул он в окно, и лицо его в один миг стало собранным, строгим.

Он оправил пояс, передвинул кобуру и уже с порога обернулся к Пете:

— Ну, теперь я на всю ночь. А ты ложись, отдыхай. Завтра поговорим, решим, что и как.

Следом за Терентием быстро оделись и, сунув в карман по куску хлеба, выскочили на улицу Павлик и Женька.

— Куда же вы? — слабо крикнула им вдогонку хозяйка, но тут же махнула рукой: видно, давно уже к этому привыкла. — Ложитесь, Петичка, отдыхайте, — сказала она, глядя на Петю со своей обычной покорной, несколько грустной улыбкой, чуть заметно покачивая головой, словно не переставая про себя удивляться, как быстро летит время и как быстро из маленького мальчика Пети вдруг получился офицер с погонами, и шпорами, и даже ресничками молоденьких усиков над верхней губой.

— Матрена Федоровна, — сказал Чабан, появляясь в дверях, — я уже зараз натаскал вам воды в кадушку. Ничего больше не потребуется?