Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном

– Ну, приклей на места, которыми гордишься.

В меня полетела колючая ветка. Увернулся. Через минуту сзади раздалось:

– А смола быстро смывается?

– Вопрос некорректен. Я не знаю, смывается ли она вообще.

Ниже спины ударила еще одна ветка.

– Ты хотел, чтоб я стала липкая и грязная, да?!

– Расскажу притчу. Шли два… – Срочно: кем заменить монахов и девушку? Ладно, по ходу выкручусь. – Два святых человека. Увидели, как через лужу не может перейти симпатичный человек другого пола. Симпатичный, прямо до… бабочек в животе. И так пробовал, и этак, и юбку задирал по самое не балуй. Один святой принялся молиться об укреплении духа: «Отдаю мечты и поступки Алле-воспитательнице, да простит и примет. Убираю пороки из жизни и мыслей. Берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня…» А второй взял симпатягу на руки и перенес на другую сторону лужи. Вернувшись к молившемуся, он молча зашагал с ним рядом, все было вроде бы нормально, но через полчаса он услышал гневное: «Ты пошел на поводу у греха! Ты не должен был касаться этой… искушающей особы, ты допустил порочные мысли!» На что последовал ответ: «Во-первых, я исполнил закон «Помогать окружающим, ведь потом они помогут мне». Во вторых я перенес и забыл, а ты все еще несешь».

Спутница задумалась.

– Я жаловалась, что ты хотел сделать меня липкой и грязной, а в ответ услышала притчу. Значит, с намеком. Хочешь сказать, что я уже… липкая и грязная, только в переносном смысле?

Ну ни фига себе, гигант мысли. Я, конечно, имел в виду что-то такое, но не столь откровенно. Пришлось успокаивать.

– Я тоже руководствовался законом «Помогать окружающим, ведь потом они помогут мне». Тебе требовался заменитель одежды, я предложил решение. О том, что одно повлечет другое, как-то не думалось. Виноват, исправлюсь. В качестве моральной компенсации вот тебе вкусный корешок.

Некоторое время шли молча. По той стороне реки виднелось далекое непонятное движение. Возможно, это искали нас. Мы можем подать сигнал: мол, живы, не переживайте! Дымом днем, костром в ночи, выложенными огромными буквами, мало ли. Варианты есть, смысла нет. Сигнал займет уйму времени, лучше употребим его на самостоятельное возвращение. Ведь пусть даже сигнал дойдет, и что? Нам чем-то помогут? Только переживать начнут. И уже будет, от чего: на этой стороне тоже найдется, кому за чужими сигналами смотреть. Лишнее к себе внимание – лишние проблемы.

Проблем и здесь хватало. Выброс лишней жидкости обретал статус военной кампании. О ней долго умалчивали, затем, краснея, сквозь зубы извещали союзника. Начиналась рекогносцировка местности, составление планов, обеспечивались разведка и безопасность. Со стороны царевны еще звучало глупое требование неслышимости, то есть я должен находиться от места ее засады на достаточном расстоянии. Как в таком случае отвечать за ее жизнь? Благословенны времена стаи: что естественно – то не безобразно. Тома в этом ушла даже дальше меня. С Марианной не проходило. После вчерашнего переохлаждения отбегать по надобности приходилось часто. Не знаю, как это связано, но жутко неудобно во враждебных условиях.

– Дальше! – требовательно принеслось из кустов, где сейчас пряталась напарница.

– Я достаточно далеко.

Пристально изучаемая глазами местность неурядицами пока не грозила. Нам везло, до сих пор ни на кого не напоролись. Как долго продлится везение?

– Я специально сказала негромко. Услышал – значит, близко.

– Это небезопасно. Я потеряю тебя из виду.

Возмущенный вопль:

– Из виду?!

С такой, как говорится, каши не сваришь. Нужно что-то делать, и вообще с любой проблемой нужно справляться раньше, чем она справится с нами.

Через минуту красная от негодования царевна оказалась рядом.

– Ты не имеешь права смотре…

– Пригнись! – Я резко упал на землю.

Царевна повторила за мной с удивлением, но без возражений. Только спустя минуту она увидела ватагу ребятишек, которых у меня получилось услышать раньше.

С шумом и перекликиванием больше десятка юных сорвиголов неслись к реке. Моя рука сама собой потянулась перекреститься, хотя никогда в жизни этого не делал. От облегчения: пацанята были нормальные. Не Фристовы разрисованные молчуны, не затурканные крепостные, что от каждого столба ожидают неприятностей или волков. Эти ничего не боялись. С визгом и оглушающим гиканьем мчались босыми ногами к воде, по дороге скидывая через голову длинные, доходившие до колен рубахи. Собственно, рубахи-балахоны составляли всю их одежду.

И тут меня заметили. Угораздило же приподнять макушку.

– Эй! Давай с нами! – раздалось в мою сторону.

А вот и дам. Где наша не пропадала и потом не находилась!

– Лежи тихо! – потек мой шепот к распластанной ничком царевне. – Голову не высовывай.

Я помчался к взбурлившим прибрежную воду ребятам. Старшему было на пару лет меньше, чем мне. Младшему не больше семи.

– Ты откуда? Как зовут? Тихаревский или Еконоградский? Не представляешь, как уже домой хочется! Не слыхал, когда? Тоже с орехов или по глядельной части? Как думаешь, долго нам еще тут? Сможешь меня подкинуть? Плаваешь хорошо? – завалили меня вопросами.