Зимовка на «Торосе»

Капитан В. А. Радзиевский по возвращении с весенних промерных работ.

На следующий день погода не улучшилась. В. М. Махоткин все же снялся на своей птице с мыса Стерлегова, но пурга вынудила его возвратиться обратно. То же повторилось и 28-го числа, хотя погода как будто бы и начала улучшаться. Настойчивость Василия Михайловича была изумительной, и он наверняка добрался бы до «Тороса», но его подвел один из моторов, начавший давать перебои, вследствие чего самолет вновь вернулся на мыс Стерлегова.

Утро 30 марта было ясное и морозное. Как электрический ток разнеслась по кораблю весть: самолет вылетел. На аэродром высыпали все зимовщики, за исключением радиста, который непрерывно следил по радио за полетом. Состояние площадки было почти удовлетворительным, так как на ней часов шесть подряд работало с лопатами и специально сделанными трамбовками человек 20 из состава зимовщиков, ликвидируя последствия трехдневной непогоды.

Часов в десять над горами материка показалась черная точка, быстро приближавшаяся к бухте Ледяной. Вот точка превратилась в самолет, и еще через несколько мгновений над «Торосом» с ревом пронеслась краснокрылая птица с большими белыми знаками — «СССР Н-115». Самолет сделал над нами два круга и вдруг быстро пошел на посадку у южного берега бухты, совсем в стороне от нашего аэродрома. Мы буквально замерли. Там, где самолет, взрывая тучи снежной пыли, несся уж на лыжах по бухте, снежные заструги были особенно велики, и среди них кое-где скрывались торосы, с которых мы получали пресный лед.

Самолет несколько замедлил свой бег, повернулся к «Торосу» и, включив газ в моторы, с оглушительным шумом заковылял по волнистой и твердой снежной поверхности прямо к кораблю. Через минуту чудесная машина сразу сбавила обороты пропеллеров и остановилась на месте; из ее кабины спрыгнул на землю коренастый человек в неуклюжем меховом костюме, кожаном шлеме и с меховой маской на лице. Высвободив руку из огромных перчаток, человек протянул ее мне, просто отрекомендовавшись:

— Махоткин.

— Здравствуйте, Василий Михайлович. Что случилось у вас? Почему вы сели не на площадку, а в самом неудобном для самолета месте?

— Ничего не случилось, да только площадка у вас мне сильно не понравилась. На ней я бы лыжи моментально поломал — вон ведь у меня корабль-то какой. Вот я и решил под бережком на самый припай сесть — там у вас прекрасная дорожка есть, узковата только. Ну, а вот сюда добираться плоховато, всю душу вытрясло, пока подрулил.

Я, признаюсь, был более чем смущен. Пригласить к себе пилота и выложить ему посадочный знак на том месте, где самолет может разбиться — худшее, что вообще можно сделать.

— Как же так сплоховали мы? Я предупреждал вас, что площадка у нас не ахти как хороша, но все же мы честно перекопали все заструги, и вдруг такой ляпсус получился. Вы уж извините, Василий Михайлович…

— Да чего там! Сел хорошо, ребяток ваших доставил целыми, ну и в порядке значит. Пойдемте, я вам покажу, почему я не рискнул сделать посадку там, где вы хотели.

Из самолета, между тем, выпрыгнули наш новые товарищи по работе, и среди них долгожданный капитан, Виктор Александрович Радзиевский. Команда выгружала из самолета посылки, картофель, почту и прочие подарки Большой земли.

Мы подошли к границе нашего аэродрома.

— Ну вот, Василий Михайлович, наша работа — разве так уж безнадежно плохо?

— Подождите-ка. Площадка и верно совсем не плоха. Теперь мне приходится извиниться. Сверху весь ваш аэродром выглядел, как сплошное нагромождение торосов, а это, оказывается, разрыхленный снег… здорово… Вот ведь обмануться как можно. Под берегом дорожка прекрасная есть, но ширина-то ее — еле-еле самолет уместился. Теперь знать буду.

— Фу, гора с плеч, а то ведь я от стыда сквозь лед готов был провалиться. Ну, идемте чаевать, отдыхать, а кстати скажите, что надо моим ребятам с самолетом: делать. Как вы его обычно оставляете?

— За чаек спасибо, стаканчик надо пропустить с мороза, а с самолетом ничего не надо делать — мы сейчас погреемся и дальше на Русский и Челюскин. Погода хорошая, надо ловить момент.

Через двадцать минут Василий Михайлович уже снова был в воздухе, взяв курс на остров Русский.

Исключительно приятное впечатление произвел этот скромный и отважный летчик. В этом году я много раз мог убедиться, что для Василия Михайловича Махоткина прежде всего было дело. Едва ли еще кто-нибудь пользовался такой теплой товарищеской любовью со стороны всех без исключения зимовщиков западного арктического Советского сектора, как этот человек, не останавливающийся ни перед чем, лишь бы выполнить свою задачу и прибыть туда, где его ждали.