Зинаида Серебрякова. Мир ее искусства

Стиль художницы можно определить как поэтический реализм. Как писала в 1965 году для журнала Москва ее дочь Татьяна, «всю жизнь она работала только с натуры. Таково ее кредо. Но это не списывание с натуры, не натурализм, а глубокое изучение и проникновение в самую суть задуманной композиции портрета, натюрморта, пейзажа. Поклонница старых мастеров, она никогда не уставала учиться у них, восхищаться их мастерством и гуманизмом»^[104]. Особенно Серебрякова выделяла русских художников второй половины XVIII — первой половины XIX века — Левицкого, Боровиковского, Кипренского, Венецианова, Тропинина, Брюллова, Иванова. Высоко ценила она Репина и Серова, а также старых мастеров — Дюрера, Гольбейна Младшего, Тициана, Рубенса, Гойю, Давида. Именно этих художников Серебрякова чаще копировала в Лувре, куда у нее был специальный пропуск. За несколько лет с оригиналов и книжных репродукций она создала более 500 карандашных копий портретов работы Клуэ, Фуке, Гольбейна, Рембрандта, Хальса, Энгра, а также произведений Мазаччо, Рафаэля, Пуссена, Веласкеса, Тьеполо, Фрагонара, Шардена.

З. Е. Серебрякова. Портрет джентльмена. 1938. Частное собрание. Photograph courtesy of Sotheby’s

Из-за «деспотизма нового формализма» во Франции^[105] Серебрякова во второй половине 1930-х годов выставлялась гораздо меньше. Один из немногих ее верных критиков в это время — дядя Александр Бенуа. Он пишет о ней статьи в газетах, в том числе в Последних новостях. В начале своей статьи, опубликованной еще 10 декабря 1932 года и посвященной выставке в галерее Шарпантье, он сразу извиняется за то, что пишет хвалебно о близкой родственнице: «Но что делать, если Серебрякова, несмотря на то что она мне родственница, действительно один из самых замечательных русских художников нашего времени…» В статье, напечатанной 23 января 1938 года, Бенуа особо отмечает достоинства экспонировавшихся на персональной выставке в галерее Шарпантье подготовительных работ к панно виллы Броуэра и серии голов с представленных в Лувре бюстов работы французских скульпторов (1934–1935). По мнению критика, выставка содержала «и все то, благодаря чему госпожа Серебрякова успела занять одно из самых видных мест, как на русском Парнасе, так и за пределами своей родины, — портреты, „ню“, натюрморты и пейзажи». С конца 1930-х годов Бенуа планировал написание монографии о творчестве Зинаиды. Но, к сожалению, эти планы так и не были осуществлены.

Значительным центром развития русского эмигрантского искусства до Второй мировой войны была Прага. По приглашению профессора Н. Л. Окунева Серебрякова послала в феврале 1935 года семь своих работ в чешскую столицу для готовящейся «Ретроспективной выставки русской живописи XVIII–XX веков» во дворце графов Клам-Галас. Успех выставки описал побывавший на ней Александр Бенуа: «Больше половины замечательных русских художников оказались после революции за пределами России, и лишь немногие из них не пожелали участвовать на пражской выставке. Таким образом, оказались на выставке почти полностью все „мирискусственники“… Выставка… убеждает, что и оторванные от родной почвы художники не растеряли себя, а продолжают с упорством и успехом преследовать намеченные задачи»^[106]. После выставки произведения Серебряковой хранились в Русском культурно-историческом музее в Праге, открытом в сентябре 1935 года в Збраславском замке и насчитывавшем более 300 работ. В 1948 году, после освобождения Чехословакии советской армией, часть собрания музея перевезена в Москву.

З. Е. Серебрякова. Заплетающая косу. 1930. Ульяновский областной художественный музей

В дни закрытия пражской выставки Зинаида Евгеньевна сетует на жизнь художников в Париже: «Верно, вы слышали от Шухаева, как здесь ужасно художникам!»^[107] Но тогда она даже не предполагала, насколько хуже может быть художникам в СССР. Вернувшегося на родину Василия Шухаева в 1937 году сослали на десять лет в Магадан. Брата Зинаиды Серебряковой архитектора Николая Лансере повторно арестовали в 1938 году. Атмосфера непонимания творчества Серебряковой, а также разлука с детьми Евгением и Татьяной, оставшимися в Ленинграде, привели к тому, что образ жизни ее стал более замкнутым.

Евгений, старший сын Серебряковой, стал архитектором, окончил институт в Ленинграде, потом был отправлен на работу на Дальний Восток, затем вернулся; во время блокады уезжал в Среднюю Азию. Старшая дочь художницы Татьяна в начале 1920-х годов поступила в балетную школу, но затем стала театральным художником. Интересный факт: позднее Серебрякова писала, что, когда Евгений и Татьяна наконец, после долгой разлуки, приехали к ней в Париж, она почувствовала, насколько мировоззрение детей отлично от ее собственного; особенно это относилось к Евгению. С Татьяной ее объединяло одинаковое отношение к старому классическому искусству.