Зинзивер

И опять я не стал объяснять, что как поэт более всего признан не просто в криминальной среде, а в среде... или, скажем так, среди теневой номенклатуры, а это для денег самая надежная страховка уже потому хотя бы, что ходить против признанных поэтов там много опасней, чем здесь, хотя официальные критики тоже хорошие головорезы. Словом, на ее страхи мы с Розочкой только переглянулись и как-то неуместно, но весьма от души рассмеялись.

Мы слишком беспечно отнеслись к ее потрясенности, именно потрясенности, а не страхам. После этого случая Раиса Максимовна замкнулась, перестала выходить даже к своим товаркам. В последующие дни мне стоило больших усилий удерживать ее от общения с бутылочкой, пока однажды я не сказал:

- Чего вы волнуетесь?! Деньги в Промстройбанке, и, чтобы ограбить меня, прежде надо ограбить банк. Другое дело, что самые опасные грабители сейчас сами банкиры. Но им, чтобы вывернуть ваши карманы, не надо приставлять пистолет к виску или нож к горлу, для этого вполне достаточно какой-нибудь миролюбивой галочки на полях вашего финансового отчета.

Как ни странно, мои слова, что ныне можно грабить без ножей и пистолетов, успокоили ее. Раиса Максимовна пришла в себя, вновь стала спускаться во двор на посиделки. Мне бы тут и умерить свой пыл, но нет... Увидев, что автодороги почти очистились и снег лежит только на обочине, я предложил Розочке выехать за город покататься, благо у меня три автомобиля.

Пришли мы с Розочкой на автостоянку и, как в сказке, одну машину посмотрели - волшебство, шестерка кофейного цвета - как игрушечка. Вторую глянули - лучше первой, семерка белого цвета: солнце на никелевой рамочке играет, ни за что не скажешь, что машине шесть лет. А уж к третьей подошли и вовсе заглядение, ни в сказке сказать, ни пером описать - "Мерседес-Бенц" модели 190 "Е" рубинового цвета. Розочка как стояла, так и оцепенела. Я нажал кнопочку сигнализации, "мерс" мигнул фарами, я открыл правую дверцу прошу, Роза Федоровна!

Она привстала на цыпочки, посмотрела на меня каким-то особенным взглядом, подошла и, упав в мои объятия, сказала:

- Ну, Митя, мне даже страшно, ты - сразу за Твардовским, а потом уже за тобой все другие современные поэты!

Почему она так сказала? Сие не знаю и не ведаю. А потом еще повинилась за куртку, за джинсы, за шарф мой мохеровый...

- Да ладно тебе!.. - остановил я ее.

Мне пришло на ум, что мы с нею два сапога - пара. Грубо, конечно, но именно эта пословица привела в восторг. Два сапога - пара!.. Не назови она Твардовского и не повинись передо мной - я бы не потерял контроля, предложил бы Розочке как-нибудь в другой раз взять с собою Раису Максимовну, но, как говорится, в зобу дыханье сперло, в своих фантазиях я уже представлял себя вторым после Твардовского, а потому на ее предложение, недолго думая, повернул направо, домой. Уж очень мне хотелось угодить Розочке, ведь в душе моей играл оркестр серебряных струн.

Когда мы с Розочкой въехали во двор, Раиса Максимовна сидела на лавочке среди товарок. Увидев "мерс", они примолкли, а потом дружно засмеялись Раиса Максимовна отпустила шуточку, явно в наш адрес. Разумеется, она и думать не думала, что это мы подъехали.

А между тем Розочка вышла из машины и, слегка опершись о раскрытую дверцу, громко позвала:

- Ма, скорее иди сюда, поедем!

Раиса Максимовна опешила, как сидела, так и продолжала сидеть. Потом очнулась, повела плечами:

- Ты, что ли, доню?! А в машине кто?..

Раиса Максимовна быстро приблизилась, но в последний момент стушевалась, стала опасливо заглядывать в салон, стараясь углядеть меня за затемненными стеклами. Тогда я открыл дверцу и пригласил ее садиться. Увидев, что за рулем действительно зять, она неуклюже, точно Винни-Пух в норку кролика, влезла в машину и, тяжело отдуваясь, плюхнулась на сиденье. "Мерседес" мягко присел и чувствительно, словно шлюпка, качнулся с борта на борт.

Когда успела сесть Розочка, я не заметил, даже хлопка двери не услышал. Откуда-то набежала пацанва, стали заглядывать в салон, корчить рожи:

- Мил-ли-арде-ры, мил-ли-арде-ры!..

В ответ мы с Розочкой засмеялись, и я не торопясь выкатил на главную улицу. Миновал телеграф, мост через Волхов, гостиницу "Садко", а затем свернул в аллею вековых вётел, уходящих за город. Вспомнилось бунинское: "Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи..." Нет-нет, шиповник никогда здесь не цвел. Сквозь стройные ряды деревьев, стоящих по обе стороны дорожной насыпи, по которой мы ехали, всегда просматривались пустынные пойменные луга, в эту зиму как-то по-особенному заснеженные. Во всяком случае, когда я бросал беглый взгляд на обочину, мелькание снежных белых пятен между деревьями казалось мельтешением, а мельтешение - кромешной белой вьюгой, стеной, вставшей у насыпи.

- Боже! Словно на лодке - сквозь белый ливень, - воскликнула Розочка и повернулась к матери.

Я тоже посмотрел на нее через зеркальце. Сцепив руки на груди и изумленно приподняв брови, она отрешенно смотрела в одну точку.

- Ма, ты чего? - обеспокоилась Розочка.