Зинзивер

Я впервые видел милиционера моложе себя - пацан лет восемнадцати. Отсюда и непривычное для меня обращение: обычно ко мне всегда обращались на "ты" или - "вы-вы, молодой человек, да не крутите головой, вам говорят...". А тут - мужчина! Я даже маленько подрос в собственных глазах, надулся от важности, закинул ногу на ногу.

- Собственно, в чем дело, при чем здесь документы? - сказал я и несколько с вызовом стал покачивать ногой едва ли не перед носом милиционера.

Он вначале побледнел, потом лицо его сделалось пунцовым-пунцовым, точно у школьника. Я непроизвольно встал, относя его волнение на свою бесцеремонность, но в ту же секунду он вытянулся в струнку и отдал мне честь, прищелкнув каблуками.

- Простите, меня никто не предупредил, - извиняясь, сказал пацан-милиционер и опять покраснел, словно девица.

Взаимно озадаченные, мы не понимали друг друга до тех пор, пока страж порядка не приподнял штанины - белые носки! Он, как и я, был в белых носках, и это лучше всяких слов объясняло его извинения. Взяв инициативу в свои руки, я узнал, что по так называемому молодежному призыву он только вчера зачислен в какой-то резервный отряд особого назначения и, по сути, объекты ДВГ и кинотеатр, который находится через дорогу, поручены ему без всякого инструктажа. Он даже надеялся получить необходимый инструктаж от меня. (Потому что вчера, еще в Соснихе, им сказали, что они поступают в распоряжение революционного штаба.) На мой прямой вопрос: "При чем здесь штаб и белые носки?" - он многозначительно улыбнулся и сказал, что про белые носки впервые слышит. Чувствовалось, что он очень доволен своим ответом, в глазах прыгали веселые бесенята: мол, получил?! "Господи, что происходит?" подумал я, понимая, что ничего больше не добьюсь от этого новенького, как чемоданчик, конспиратора.

Досадуя, сказал, что и я надел их по чистой случайности - других не было. В ответ, все так же многозначительно улыбаясь, он опять козырнул ждет распоряжений. Я почувствовал, что снова, помимо воли, втягиваюсь в какую-то черную не то игру, не то дыру, из которой наверняка не выберусь.

- Никаких распоряжений не будет, нахожусь здесь сугубо как частное лицо, - сказал я. - Жду людей, которые, возможно, не придут... понимаете?

Он все понял, даже немного обиделся на мою недоверчивость, сказал, что как бы отлучится в палисадничек, но из укрытия будет наблюдать за происходящим и, случай чего, придет на выручку.

Я согласился. Ничего другого и не оставалось: с минуты на минуту должны были объявиться литобъединенцы и понятливый пацан-милиционер мог одним своим присутствием отпугнуть их.

ГЛАВА 14

Замечателен город Н..., лучший из древнерусских... Река, кремль, зеленые холмы и храмы на холмах. Тают в небе маковки куполов, далеко окрест слышится неслышимый малиновый звон колоколов, плывущий из глубины веков. Вот и мимо нас проплывет, не потревожив чувств, потому что нас как бы и нет на земле. Пусты звонницы наших церквей, музейный холодок мертвит наши иконостасы, потому что более всего и всех мертвы мы сами. Тусклость, серость и горечь, да и то какая-то невсамделишная, вот что такое - мы. Души умерших писателей, рожденных до учения Христа, Данте поместил между адом и раем, в городе, лишенном даже намека на жизнь. А мы сами по своей воле, отвергнув прошлое, поселились в Лимбе. Но что-то уже сдвинулось - ад или рай? Тысячи русских святых идут и идут ангельским крестным ходом - день Успения Пресвятой Богородицы. Предосенняя безгрешная теплынь и тишина, солнечные лучи скользят по листве, и небо сходит на землю, и земля приподнимается к небесам.

Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы маме было хорошо и всем матерям земли Русской. Пречистая Дева Мария, сделай так, чтобы Розочка ни в чем не нуждалась, а меня просвети, потому что не хочу участвовать во всякой лжи, а сам ни одной молитвы не знаю.

Я стал сочинять молитву к Пресвятой Богородице и вдруг почувствовал, как хорошо вокруг - тихо, солнечно и просторно. И как тесно и уныло внутри меня: вся моя жизнь литературного работника - одно сплошное недоразумение. Здесь, на земле, пусть из глубины веков, но теплится божественное дыхание. А во мне нет никакой глубины, и высоты не чувствую - тусклость, серость и никчемность. Наверное, я и есть тот новый советский человек, взращенный плодоовощной базой коммунистических идей?.. При всей своей материальности я по сути теоретический человек, то есть нематериальный. Только такой человек, как я, и мог жить будущим, так сказать, пребывать в несуществующей реальности.

- Дядя, у вас есть деньги? - перебил меня мальчик лет десяти в голубой плащевой курточке.

Он так опасливо оглядывался по сторонам, что и я оглянулся. Вокруг никого не было, только за стеной кустарника как будто что-то мелькнуло.

- А тебе зачем? - спросил я. - Тебя кто-то послал ко мне?

- Никто не посылал, - ответил мальчик и, коротко взглянув на меня, смутился, потупившись, стал ковырять землю красным кедом.