Зита и Гита

— Нет. Откуда у меня время? Надо сходить в магазин и купить несколько наборов, — отбивалась Каушалья.

— Да, пища невкусна, когда приготовлена твоими руками. Иное дело — Зита, она прекрасно готовит, — продолжал Бадринатх.

— Она сидит два дня взаперти, а ты уже сожалеешь, — дернувшись на стуле, выпалила Каушалья.

Пепло, не доев блюда, поблагодарил, встал из-за стола и мягко, как маленький барс, удалился.

Шейла, отодвинув тарелку, капризным голосом спросила:

— Мама, от прачки не принесли лиловое сари, а только голубое. Я хочу пойти в колледж в лиловом, в голубом я уже была.

— В колледже, насколько мне известно, учатся, а не демонстрируют наряды; колледж — не дом моделей, — осторожно съязвил отец.

— Молчи! Когда же еще ей наряжаться, как не сейчас, в эти годы, пока молодая. Пусть покрасуется. Тебе этого не понять! — с раздражением вступилась мать. И тут же, демонстрируя свой житейский опыт и мудрость, приласкала дочь.

— Мама, может, мне сегодня не ходить в колледж? — осторожно спросила Шейла.

— Можно и не пойти, ничего страшного в этом нет, ты у меня способная девочка, наверстаешь. Ну, иди к себе, милая. И распорядись — пусть узнают, когда принесут от прачки лиловое сари.

— Ну что, хорош обед? — обратилась она к супругу. — Все недовольны. А на мне ведь весь дом. Вздохнуть некогда. И никто из вас не ценит мою доброту, мою заботу.

— Может быть, Зита уже оценила твою доброту и заботу? — дипломатично и наводяще поспешил вставить Бадринатх, чтобы перевести разговор в нужное для него русло — о Зите. Уж очень жаль ему было девочку.

— Кстати, отец, сегодня надо вносить деньги за учебу в колледже. Какое сегодня число?

— Первое.

— Первое число?

— Разумеется, моя дорогая, если вчера было тридцать первое, значит, сегодня — первое, — резонно заметил Бадринатх.

Но до Каушальи не доходили эти тонкости юмора, сатиры, иронии и тому подобного.

Она — человек прямой, находчивый, а главное — практичный.

— Так-так, твой адвокатишка должен сегодня принести деньги за Зиту, — вслух рассуждала Каушалья и, обернувшись к уходящему супругу, бросила: — Бадринатх, придет адвокат, а Зита у нас взаперти. Выпусти ее, пусть переоденется и приведет себя в порядок, сари и украшения я сейчас принесу.

Каушалья вынула связку ключей от сейфов и шкафов из серебряной шкатулки, которую хранила далеко от любопытных глаз.

Она открыла большой старинный шкаф, шкаф Лолиты, и достала из него легкое белое сари. Из левого ящика шкафа взяла два браслета и жемчужное ожерелье и все это отнесла к Зите в комнату.

Миновав дамбу, такси выехало на набережную западного побережья.

Гупта был под впечатлением встречи и беседы с Рави, а также продумывал его предложение — предстоящую поездку в Брадж.

Потрогав рукой боковой карман пиджака, Гупта убедился: конверт с деньгами на месте. Он переложил его в портфель.

«Интересно, как там поживает моя подопечная — Зита?» — подумал он.

Отца ее он не знал. Дело по опекунству ему передали в нотариальной конторе.

«Да, не позавидуешь бедной девочке! Алчная тетка житья не дает, сживает со света. А ведь Зита — благородного рода, из касты брахманов».

«Еда, сон, страх и совокупление уподобляют людей скоту; лишь знание возвышает их. Лишенный знания — словно скотина», — вспомнил он слова из упанишад.

Тетка Зиты, простите, действительно скотина…

За автомобильным стеклом пробегали чайные кусты, банановые деревья…

— Вот здесь поворот направо.

— За этой акацией? — угадал шофер.

— Совершено верно. Дальше вон по той пальмовой аллее, вверх, к белому особняку. Да-да, вот так, — корректировал направление Гупта.

Из столовой Зита пошла в свою комнату, грустная и измученная.

Двое суток она пробыла в одиночестве.

Душа ее исстрадалась. Юное сердце, стремящееся к любви, красоте и пониманию, примолкло и как бы уснуло.

По рассказам дяди, бабушки, Раму, Зита знала, что она — наследница дома и что отец ее — брахман. Вполне естественно, что эти обстоятельства придавали ей сил и стойкости: все же она не одна в мире, хоть и оставили ее родители, они не оставили ее совсем одну.

Отец и мать присутствуют повсюду в этом доме, в этом саду, а главное — в ее сердце, в ее душе, и, в конце концов, она — их плоть и кровь…

Зита подошла к зеркалу и оглядела себя. Как и прежде, она была юной и очаровательной.

Очарование женщины преумножают украшения и наряды.

На ее постели лежало белое сари. На табурете, покрытом бархатом, — браслеты и коробочка с ожерельем.

Зита быстро переоделась в тонкое воздушное сари, надела браслеты и долго любовалась жемчужным ожерельем, стоя у зеркала.

Она знала, что ожерелье принадлежало ее матери, а сари припасено для нее родителями, как приданое, но это ведь не единственное сари.

«Вот тетя, жадная и невежественная женщина. Как можно быть такой? Жаль мне и дядю, и бабушку. Они страдают из-за нее. И, конечно, переживают, что тетка и ее дочь так грубо обращаются со мной. Один человек заставляет страдать вокруг себя столько людей. Не будет ей прощения ни здесь, ни там», — подумала про себя Зита.

— Зита! Ты где там? — послышался голос тетки.