Зита. Принцесса из будущего

А весной она провожала Андрея в военное училище - и словно пелена спала с глаз. Мир, оказывается, за пределами ее любви продолжал жить своей не очень ласковой, а иногда и жестокой жизнью. Она вцепилась в брата намертво и не отпускала до самого отправления поезда.

- Андрюшка! - исступленно шептала она. - Береги себя! Ребята в школе сказали - в Иркутском командном за последний год пять смертельных! А ты же у меня мирный, ну не твое это призвание! Береги себя, слышишь?!

- Я вернусь, - хмуро пообещал брат. - Обязательно вернусь.

Поезд громыхнул на стыках, она прикусила губы, чтоб не закричать. Далеко за сопками сверкнуло заходящее солнце, словно полыхнули огненные разрывы, и она четко почувствовала, что Андрея увозят от нее на войну, на смерть. И все-таки закричала, беззвучно и страшно.

Незаметно закончилась начальная школа, а вместе с ней и детство. В физиологическом смысле.

- У-у, юность! - сквозь смех стонала и хваталась за живот Лена. - Аборты запретили, нет чтоб критические дни!

Зита сочувственно улыбалась. Юность на них свалилась, как снег на голову. Как шутили о зиме в Сибири - "она пришла неожиданно". А Лена еще сгоряча отправилась на занятия в балетную школу, невзирая на самочувствие, и теперь сполна наслаждалась незнакомыми ощущениями.

Аборты не по медицинским показаниям действительно запретили специальным указом якобы в целях сохранения здоровья женщин, а на самом деле - для увеличения населения. И контрацепцию из аптек убрали. Государству требовалась рабочая сила, очень много дешевой рабочей силы. Указ не афишировали, но Лене сообщила возмущенная мама, а возмущенная Лена - всей школе.

- Дебильное государство! - плевалась балерина. - Это всё твой, Зита, хваленый дебильный социализм! Они решили, чтоб я рожала! А на мои планы плевать! У, мне бы только из подкупольника вырваться!

И утонченная девочка добавляла много грязных слов. По-настоящему умная и культурная, она обожала изъясняться на уровне дворовой шпаны. Зита считала - чтоб соответствовать окружающей действительности и не выделяться. Практичная настолько, что действительно - пробы негде ставить.

И без разговоров с Виталием Сергеевичем Лена четко понимала, что вокруг - социализм. Вывески магазинчиков, сплошь частных, для нее ничего не значили. И корпорация "Аэростаты Сибири", принадлежащая местному олигарху, владельцу заводов, газет и пароходов господину Льву Гольдбергу - тоже. И... и мелкая зараза даже умудрялась как-то обосновать свою позицию. Через национал-социализм, фашизм, еврокоммунизм - но у нее получалось. Умен был ее прадед, неплохо раньше готовили разведчиков.

- Вырвешься, - улыбалась Зита. - В балерины Большого, самого большого театра. В примы. Только, Леночка, примы при социализме все как одна любовницы очень непростых людей. Очень непростых, очень немолодых.

- А похрен! - отмахивалась подружка. - Надо - буду.

Зиту тема абортов не затронула. Она искренне считала, что женщина должна рожать - а для чего еще жить на свете? Касательно медицины Зиту взволновала другая новость - о смерти известнейшего российского писателя Лукьянова. Казалось, только вчера он писал бодрые путевые заметки о семейном отдыхе в Италии, и вот его нет. Обычная операция по шунтированию, ничего не предвещало. Тут же расползлись глухие слухи о неслучайности произошедшего, потом в слухах стали мелькать конкретные фамилии; вспыхнуло, стремительно закружилось и окончилось суровым приговором "дело врачей". Хирург Нетребко - полное поражение в правах, анестезиолог Бокий - полное поражение в правах, старшая операционная сестра Музычко - милосердные пятнадцать лет поселения в номерных городах, и еще шестнадцать человек прицепом по мелочам. Этнический заговор врачей даже из подкупольника выглядел дурацким и неестественным - кому он нужен, этот Лукьянов, на что он, прости господи, влиял?! В громе приговоров Зита услышала отзвуки яростной борьбы во власти. Параноидальность правителей неуклонно росла, и это обещало стране много, очень много крови.

Отец же, выслушав по телевизору новость, ожесточенно заявил, что хоть кого-то наказали, пробили первую брешь в круговой профессиональной поруке врачей.

- Ладно мы мрем, ладно твой умница Богдан, наши жизни никого не волнуют - но Лукьянов? - возбужденно махал руками отец. - На совесть страны, на голос народа замахнулись?! Обратила внимание, кто были его врачи, обратила? Это месть за его твердую позицию по западным вопросам! Пусть они ответят за всё! Еще в смерти Конюшенко разобраться надо, тоже ведь свели в могилу великого писателя!

- Папа, Влада Конюшенко свел цирроз, - возразила она. - Пить меньше надо было.

- А твоего Богдана - грипп! - горько отрезал отец, и она замолчала.

Глядя на буйствующего отца, она остро почувствовала - на страну накатывается безумие. И не только на страну.