Зюльт

Ваше Святейшество!

Советское руководство проявляет активный и существенный интерес к установлению плотных и конструктивных контактов со Святым Престолом, в том числе по вопросам кардинального сближения Римской Католической Церкви с Русской Православной Церковью Московского Патриархата (РПЦ МП). В РПЦ МП этими вопросами занимается член Священного Синода, митрополит Никодим (Ротов). Просьба найти возможность принять его в ближайшее время и обсудить разнообразные возможности сотрудничества, которое, я уверен, откроет качественно новые перспективы утверждения социальной справедливости и борьбы за мир во всем мире.

С уважением,

Л. Брежнев.

Так. «Ваше Святейшество» не пойдет. Не может главнокомандующий всех армий социализма так к священнику обращаться. Тогда уже если опубликуют, то точно трындец.

Но так только и можно, Леонид Ильич.

Подожди, не перебивай главнокомандующего. Еще. Я от имени всего советского руководства писать не могу. Потому что это не обсуждалось на Политбюро. Могу только от себя писать. Мол, как представитель советского руководства, так и сяк.

Второе – годится, Леонид Ильич. Но с обращением-то как?

Придумай другое.

Но…

Я тебе сказал.

Тогда можно написать «Верховному Правителю Святого Престола». То есть – уважаемый Верховный Правитель Святого Престола.

Ладно, хрен с тобой. Чувствую я, не премию мне дадут, а маршальского звания лишат. Проведу остаток жизни на завалинке.

Владыка подал мне руку, и я увидел, как ему больно. Те глаза, которыми историю видел, еще есть, работают. Я сел за стол и накорябал письмишко.

Сколько же лет я ничего не писал саморучно! Еле-еле, в час по чайной ложке. Корябал-корябал, корябал-корябал. Мой исповедник мог потерять терпение, но не потерял его.

– Ладно, забирай, Никодим. Когда ты едешь?

– Через пять дней, Леонид Ильич.

Не понял я, что было на лице его – болезнь или счастье. Так никогда больше и не узнал, и не узнаю уже.

Я не верил ни в какую премию через папу, но исповедник мне действительно помог. Когда нажал на красную кнопку и вызвал доброго Лившица. А так бы куковал я, как пень, со старухой и егерями. Правда, пень никакой не кукует, а кукуют только птицы. И, кажется, даже всего одна из них. Которая так и называется.

Вы думаете, это не так?

И стихи мои в журнале опубликовал. Я про них и думать забыл, а он опубликовал.

Через неделю явился Костя Черненко. Прямо с утра. Редко так делал. Он не бог – не бог весть какого ума. Но меня-то давно знает. С Молдавии еще. С конца сороковых. Когда еще сам Сталин был жив. Костя разбирается, что у меня к чему. Потому с грязно-серым лицом и пришел.

Короче, Никодим умер. Отравили. Или погиб – как правильно теперь говорить? Отравленной водкой, которую сам и повез в подарок к Папе Римскому. Прямо перед приемом скончался. 49 лет.

Да.

Сорок восемь даже, до сорока девяти чуток не дотянул.

Слуга Господень, понимаешь ли.

Леонид Ильич тогда поехал в Кремль и вызвал Андропова. Он уж давно никого не вызывал, тем более – Андропова, а тут…

К самому началу встречи навроде собрался дождь. Или не дождь, если таких дождей не бывает. Окна пошли странно запотевать. Будто в бане. В Кремле так и не бывало раньше, не припомню. При Сталине, может, и бывало, но при Иосифе Виссарионыче всякое случалось.

И мертвые оживали.

– Скажи, Юра, ты не слышал, что у попа у этого, который в Италии помер…

– Митрополита Никодима Ротова, Леонид Ильич.

– Могла быть в кармане бумага на бланке Генерального секретаря. Не знаешь?

Андропов замялся. Но если что, я-то знаю, что буду делать. Я не примусь терпеть прямого предательства. Я восстановлю Карело-Финскую ССР. Шестнадцатую республику. И поставлю туда этого Юру. Юрка, ети его в душу. Откуда пришел в Москву, туда и вернется, шельмец. А на КГБ – Цвигуна.

Нет, я жду ответа. Я еще жив, и не старый совсем.

– Так точно, Леонид Ильич. Итальянские товарищи передали нам все личные вещи митрополита. Там был и запечатанный конверт с неким письмом. Оно у меня с собой. Что с ним делать?

А зачем я сказал про бланк? Получается, сам себя заложил. Мудила стоеросовый. Мало тебя в землемерном техникуме учили. Да и какие еще бывают у Андропова итальянские товарищи? Старый черт Печенькин, что ли? Это я так называл их Берлингуэра, потому что берлинское печенье. Напридумывают же люди себе фамилий, щеки свернешь.

Или Андропов всех буржуазных чекистов тоже товарищами называет?

Нет, отлегло.

– Оставь, Юрочка, у себя в сейфе. Пусть хранится. Целее будет.