Злая корча. Книга 2

В марте 1938 года дело Чижевского из секретариата тов. Ежова и тов. Вышинского передают на рассмотрение не кому иному, как академику Лысенко. После этого судьба Чижевского была предрешена. Комиссия Совнаркома под председательством тов. Вышинского (апрель 1940 г.) объявит исследования Чижевского лженаукой, отметит, что он «теоретически совершенно некомпетентен в затрагиваемых им вопросах физики», и что «исходные концепции Чижевского о влиянии солнечных протуберанцев на общественные отношения, на биологические явления, на эпидемии… ничего общего с наукой не имеют» и помянет «темные времена средневековой астрологии». Следом подключится (26 апреля 1940 г.) академик Б. М. Завадовский, утверждающий, что Чижевский заявлял «перед лицом правительственной комиссии тов. Вышинского, якобы от этой теории он давно отказался», но комиссию обманул: «Это заявление является очередной сознательной ложью. На протяжении всех этих лет, и в частности в монографии, опубликованной Чижевским в 1938 г. на французском языке, в статьях, напечатанных им вплоть до 1939 г. во французских журналах, Чижевский продолжает выступать перед капиталистической реакцией в качестве автора именно этих теорий, охаивающих Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию». Месяцем позже к травле присоединится и академик А. Иоффе, охарактеризовавший (28 мая 1940 г.) суть работ Чижевского как «бессмысленную и идеологически вредную „теорию“ о том, что революции, эпидемии людей и животных, народные движения определяются солнечными пятнами», а затем Чижевского отправят в лагерь, чтобы не смущал народ своими идеологически вредными догадками.

Поскольку некое условное Z-излучение с непонятным механизмом воздействия для объяснения достаточно слабой корреляции выглядело явно не слишком убедительно, к выкладкам Чижевского до недавнего времени относились довольно настороженно. Однако существование эффекта Чижевского — Вельховера, «опережающей» реакции биообъектов на магнитные бури, находит сейчас свое подтверждение в опытах, а таинственные Z-лучи можно представить значительно более вразумительными длиннопериодными колебаниями геомагнитного поля, обусловленными осцилляциями плазмы солнечного ветра[235]. Агрономы тем временем начали использовать не солнечные максимумы, а солнечные реперы. Но нас здесь пока интересует только статистика эпидемий, данные по которым Чижевский собрал.

По эпидемиям у Чижевского тоже получилась относительно смазанная картина — они случаются то на максимуме солнечной активности, то на спадающей, то на возрастающей, а то и вовсе на минимуме. Корреляция есть, но процентов 70 %, то есть и совсем игнорировать ее нельзя, но также понятно, что какие-то важные факторы не учтены. Чижевский исследовал грипп и чуму, эпидемии эрготизма он не рассматривает. Однако при этом именно распространение спорыньи он упоминает как иллюстрацию наличия природных циклов.

Связь солнца со спорыньей считалась в язычестве (или в трактовках язычества) прямой — солнце «творит спорынью» (т. е. урожай, плодородие). Фольклорист Аничков полемизировал с такой трактовкой, считая, что в «творении спорыньи» нужно еще учитывать антропогенный «земной огонь» (печь без трубы в яме овина для сушки снопов в местах с недостаточным числом солнечных дней):

Наши истолкователи и вставили сюда огнепоклонство не спроста. Они, во-первыхъ говорятъ, что на полдень люди кланяются потому, что отъ солнца зреѣт и сохнетъ хлѣбъ. Это мысль основная, что вполнѣ ясно… Но истолкователи не довольствуются этимъ. Они заговорили о солнцѣ только, исходя изъ отождествленія солнца и огня. Солнце, отъ котораго зрѣетъ и сохнетъ хлѣбъ — тотъ же огонь. Это — во-вторыхъ. И вотъ отсюда начинается нѣкоторая запутанность, возникновеніе которой однако тоже не трудно понять, принявъ въ соображеніе, что вѣдь не одинъ небесный огонь сушитъ и заставляетъ зрѣть хлѣбъ, т.-е. „творитъ спорынью“, а еще и другой — земной. Я разумѣю „огонь подъ овиномъ“[236].

Чижевский же обратил внимание на то, что Солнце «творит спорынью» в прямом смысле: