Злая корча

Зачем мы здесь? Ты видишь сам: наш город

Добычей отдан яростным волнам;

С кровавой зыбью силы нет бороться,

Нас захлестнула с головой она.

Хиреют всходы пажитей роскошных;

Подкошенные, валятся стада;

Надежда жен в неплодном лоне гибнет;

А нас терзает мукой огневицы

Лихая гостья, страшная чума.

Софокл. Царь Эдип

К числу посвященных в элевсинские мистерии принадлежал и великий древнегреческий трагик Софокл, чье описание чумы в «Царе Эдипе» взято из реальной афинской эпидемии[35]. В другой трагедии об Эдипе («Эдип в Колоне») он упоминал и элевсинские мистерии. Это случайность, но символичная. Элевсинские мистерии могли быть связаны с чумой совершенно непосредственно. И возможность такой связи прозрачна. Если жрецы в каком-то тайном месте Рарийских полей выращивали спорынью для мистерий, то во время войны, учитывая мокрую зиму накануне эпидемии, голод и массовое бегство крестьян, грибок мог раз за 2000 лет вырваться на волю и заразить обычные посевы. Спорынья пшеницы еще более ядовита, чем ржаная.

Действие, оказываемое спорыньей на человеческий организм, оказалось очень многогранным. Регулярное использование в пищу зараженного хлеба приводило к отупению, связанному с органическим повреждением мозга, психозам и безумию, а выкидыши у женщин ощутимо влияли на демографию населения. Все это нередко сопровождалось видениями и ужасающими галлюцинациями (преимущественно, при конвульсивной форме), тревожностью, паникой и повышенной агрессивностью. Острое отравление давало большой процент смертности. При хроническом — начинались судороги, они же «злая корча», нередко возникали катаракта и слепота. При другом варианте отравления развивалась гангрена конечностей: руки, ноги, половые органы, а иногда даже носы и уши чернели и отваливались. Спорынья оставляла после себя толпы обезумевших калек и смерть. Симптомы отравления были полиморфны, и болезнь постоянно путали с рожей, чумой и проказой. Но люди массово столкнулись с такими эффектами лишь в средние века, когда на смену пшенице пришла рожь, значительно легче заражающаяся спорыньей, а земледелие стало развиваться в подходящих для распространения паразита местностях. В античное же время, в более сухом и теплом климате и при выращивании самоопыляемых пшеницы и ячменя, такие эпидемии должны были быть редки, и никаких достоверных данных о том, что они действительно случались, у нас нет. За исключением, быть может, «чумы Фукидида».

Многие римские авторы упоминают некую страшную болезнь «священного огня», Ignis Sacer. Нередко эти описания отражают известную эпидемию в Афинах, как, например, у римского поэта и философа Тита Лукреция Кара («О природе вещей», книга 6). Этот римский «священный огонь» современные исследователи часто представляют рожей, не задумываясь, что какой бы неприятной болезнью рожа не являлась, треть населения Афин от нее умереть никак не могла. Ignis Sacer в средние века стали называть «огнем святого Антония». На это указывал еще в XVII веке Томас Крич, первый переводчик Лукреция Кара на английский язык, прокомментировавший в примечании строки Кара о священном огне, ползущем по телу и сжигающем каждую его часть, и язвах от скрытого огня (VI:1166) так: «Священный Огонь, Sacer Ignis, описанный Лукрецием — под таким именем латинянам известна болезнь, которую греки называют , а мы зовем огнем святого Антония; болезнь, согласно Цельсу, существует в двух формах, описанных им»[36]. Затем рожу в Англии начали путать с эрготизмом, а со временем иногда считать «огонь св. Антония» рожей. Это заблуждение не так редко встречается и сегодня.

Знаменитая же афинская чума, про которую писал Кар, или чума Фукидида — названная так по имени подробно ее описавшего греческого историка — до сих пор представляет собой любимую тему научных споров.