Злая война

— Ну, спасибо, друг, объяснил от и до, — буркнул парень и обратил внимание на медленно расползающееся бурое пятно. — Э, да у тебя весь рукав в крови. Дай посмотрю.

— Потом, — отмахнулся лейтенант. — Где Румпель?

— Там… — Дайс сделал неопределенный жест. — Вроде еще дышит.

— Вызывай кавалерию и врача, — распорядился Мартин и подобрал оружие мотоциклиста.

Между прочим, добротная вещица — «Ruger» модели MP9.

Перед «Грандом» столпились высыпавшие наружу посетители. Белые. Черные-то сообразили — им тут делать нечего. Лейтенант бесцеремонно растолкал зевак.

— Эй, мерк,[1] чего пихаешься? Оборзел!

Морячок. Судя по говору, американец.

— Мерк? Я не ослышался? — переспросил наемник и покачал головой. — Плохие новости. Очень плохие. Вон там валяется накрашенный гуталином белый пидор. Он дохлый, потому что стрелял в офицера полевой жандармерии Сомалиленда. Стрелял вот из этой пукалки «мейд ин Ю-ЭС-ЭЙ». Ты — янки и, сдается мне, тоже гомик. Слушай, а вы, часом, не любовники? Можешь не отвечать, полиция разберется. Сержант, задержите этого человека.

Дайс ухмыльнулся, сунул представителю великой нации ствол под ребра и подтолкнул к дверям.

— Шагай, живо.

Вот так, пиндос, здесь тебе не какой-нибудь оккупированный Ирак. Попал на зуб суверенной африканской демократии — отстегни тысячу-другую баксов. Для ума, говорят, полезно.

— Мне нужны свидетели нападения, — громко объявил лейтенант и наугад ткнул пальцем. — Ты. Ты…

На третьем очевидцы закончились, улица опустела.

— Классика, — хмыкнул сержант, — нестареющая классика.

— Работай, книголюб.

Дайс загнал неудачников в бар. Мартин занялся Румпелькирхеном.

Окровавленный немец лежал на грязной мостовой, уставившись мутным взглядом в яростно-синее африканское небо. Кожа на его одутловатом лице, обычно ветчинного цвета, приобрела меловой оттенок. На синеватых губах пузырилась розовая пена. Остро пахло мочой и экскрементами.

Легкие и, похоже, сердце. Не жилец. Эх, некрасиво вот так вот в замаранных-то штанах, да кто ж из нас выбирает.

Лейтенант помахал рукой перед глазами умирающего. Тон хрипов и свиста Румпеля изменился, он пытался что-то сказать.

«Подых… Хенди…[2] Позв…»

Вот и все, что удалось разобрать, прежде чем старый наемник испустил дух.

Мартин закрыл новопреставленному глаза, порылся в его карманах (последняя просьба свята) и забрал мобильник.

На Берлин

Врач закончил перевязку и напоследок еще раз порекомендовал поберечь руку. Рана легкая, кость не задета, и все же не стоит напрягаться хотя бы дней десять, может открыться кровотечение. Предлагал дать обезболивающее, лейтенант отказался от таблеток, и так мутит. Эскулап вздохнул, достал из аптечного шкафа пластиковый флакончик миллилитров на триста с надписью «для наружного применения» на этикетке и протянул Мартину.

— Для дезинфекции. Смачивай повязку.

Молоток, Док, правильно мыслишь, но на тело все тратить никто не будет. Так ты и сам это понял, судя по объему флакончика.

Из медпункта Мартин направился прямиком к полковнику. Не важно, до какого звания дорос человек на государственной, да и служил ли вообще, у наемников собственная иерархия. В подчинении у Леклерка более тысячи профессиональных бойцов (белых, черных, цветных), не считая головорезов из туземных вспомогательных подразделений, выходит — настоящий полковник.

Сколько лет полковнику, глядя на него, точно определить невозможно. Складывалось впечатление, что время забыло о необходимости вносить изменения во внешний облик этого человека. Короткие волосы, тщательно зачесанные назад, уже давно приобрели мышиный оттенок, но окончательно так и не поседели. Африканское солнце несколько выделило морщины на лбу и вокруг карих глаз. Сухопарая фигура с в меру широкими плечами. Закатанные рукава открывали сильные руки, которых дряблость коснется еще нескоро. Незнакомый человек, увидевший командира наемников впервые, мог с легкостью не дать ему и сорока, а через секунду определить и больше пятидесяти.

Леклерка Мартин уважал за опыт и требовательность, а потому с порога козырнул и начал: «Господин полковник, лейтенант…» Тот не дал ему закончить: «Дверь закрой». Достал из ящика стола стаканы, из сейфа — початую бутылку виски. Налил не по-детски, на три четверти.

— Помянем.

Вроде одного считали французом, другого немцем, а пили-то по-русски — единым духом, не морщась. Чего уж там.

Помолчали.

— Садись. Рассказывай, — велел полковник. Сам сел рядом, а не за оккупированный бумагами стол.

Мартин кратко изложил свое видение событий.

Обычное дело — Румпель прилетел набрать команду. Кстати, лейтенанта его предложение не заинтересовало. Дальше началась пальба. По всему выходит, посредник кому-то насолил. Притом крепко, раз потратились на киллера. Валить заметного человека в Европе не резон, а здесь, в Африке, — самое оно, дикари грохнули туриста, это на публику, для тех, кто в теме, — профессиональный риск и у жертвы, и у палача, не повезло обоим. Короче, не наша с вами, полковник, проблема — отчего да почему.

О «маминых бусах» лейтенант сознательно умолчал. Зачем усложнять жизнь хорошим людям.