Есть разница между историком-археологом и беллетристом. Первый имеет право, например, говорить о том, что тот или иной народ пользовался, скажем, пилой лишь в том случае, если найдет остатки пилы либо следы работы пилой. И коль он без грубого вещественного доказательства выступит с заявлением, то его освищут многочисленные коллеги. А для беллетриста достаточно знать, что, скажем, тот или иной народ перерабатывал большое количество леса, чтобы не только увериться в существовании пилы, но и в наличии организации труда, которая позволяла коллективно эти количества быстро и целесообразно перерабатывать.
Значит ли это, что ученые должны руководствоваться интуицией и, вместо собирания неопровержимых данных, материальных данных, превратиться в следователей и судей, не только имеющих право, но и обязанных делать выводы о поведении и деянии подсудимых на основании косвенных улик, выносить приговоры без наличия, например, сознания обвиняемых? Конечно же нет. Каждому свое. Одним — знание фактов, так сказать, голых, другим — и обязательно — человековедение.
И еще об ученых. Вы помните «Кон-Тики»? Перечтите главу вторую. Разговор автора с ученым. Автор говорит: «Все мои доводы основаны на собственных наблюдениях и на фактах, описанных в науке». — «Задача науки, — возражает ученый, — чистое, неприукрашенное исследование, а не попытка доказать то или иное». И еще, комментарий к беседе автора с ученым: «Современная наука требует, чтобы каждая специальность рылась в своей собственной ямке».
Подумаем также об одной особенности нашего подхода к истории. Мы любим бросаться звучными словами: столетия, тысячелетия! Но что такое сто лет, тысяча лет? Это для человека четыре поколения или сорок поколений. Когда люди были склонны мыслить идеалистически, когда допускалась возможность вмешательства извне, вмешательство сил, от общих законов не зависящих, людская мысль охотно мирилась с возможностью внезапных превращений.
Так, наши летописи изображали князя Владимира диким, жестоким, многогрешным — до крещения и преображенным — после. Действительно, расцвет Киевского государства в эпоху Владимира был таков, что германские ученые в годы до подъема немецкого шовинизма (Иегер, Вебер) считали Киевскую Русь самым культурным, самым сильным государством.
Мы, рассматривая исторический процесс материалистически, знаем, что развитие совершается путем эволюции и некая «пика» знаменует результат длительного, неслучайного хода событий.
История России имеет один недостаток по сравнению с некоторыми другими. В то время как климат, например, Средней Азии делает ее естественным хранилищем не только кусочка металла, но и куска дерева, в то время как страны, богатые камнем, но бедные лесом, строили из камня, — у нас гвоздь растворяется за десять лет, и, живя на лесах, мы быстро возводили из бревен недолговечные постройки.
Однако же известно, что приильменские славяне занимались крупнейшими, по своему времени, торговыми оборотами и уже имели административные навыки, имели
Кстати, или некстати: современные литераторы отвечают на вопросы читателей, которые хотели бы найти документальные подтверждения того, что изображено средствами художественности. Спрашивают, с кого «взят» герой, где живет прототип. На такие письма труднее отвечать, чем на Ваше. Ваше — сложнее. Я знаю, что история русских людей и до революции и, к сожалению, сейчас преподается плохо. Во-первых, жизнь русских, их историческая жизнь, дается слишком поздней среди других народов. Во-вторых, русские выводятся из первобытной дикости с чрезвычайной поспешностью, а затем, в сущности, на добрую тысячу лет в этой дикости оставляются. Это неверно, это идеалистично с философской точки зрения. В-третьих, нас вводят в заблуждение этой якобы исторической дикостью, ибо нет еще и, кажется, никто еще не собирается дать нам в руки сравнительную историю народов по горизонтали. А следовало бы.
Нужно сравнить права людей в России и на Западе в их историческом развитии.