Златая цепь времен

А коль были «не глупее», то и не беднее были чувствами, мыслями; и так называемые великие проблемы, как жизнь устроить и для чего человек на свете живет, их, вернее многих, весьма интересовали. Был другой багаж знаний. Но ведь, подумайте, является ли Солнце прибитым к твердому небу светильником, либо раскаленным шаром, либо генератором термоядерных процессов, либо на нем, как обмолвился один из наших ведущих физиков, «происходят сложные процессы превращения времени», — ведь от ответа на эти вопросы все жизненные на Земле процессы ничуть не изменятся. Подобных примеров Вы сами много найдете. Я вовсе не против науки, что Вы! И я даже ничуть не мистик. Чуть не написал — не кибернетик. У нас тут в клубе писателей были ряд зим интересные беседы-занятия. Как доходило до кибернетики, то каждый раз я скорее ощущал, чем слышал (сказать-то вроде неловко) ужасное стремление многих моих коллег к тому, чтобы на самом деле сотворили некое существо, именно существо, а не машину. Интересно, коль не трудно, напишите, что там у Вас думают. Вероятно, этакий кибернетический человек будет вполне счастлив.

Что ж, пожелаем ему не повторять ошибок своих творцов.

Вы вот считаете, что «наука несправедливо обходит молчанием главный вопрос о цели развития человека и общества». А по-моему, и наука, и все мыслители и немыслители только этим и занимались от сотворения мира. А вот что наименее известным является сам человек, это верно.

6.XII.1962

*

Нет канонов романа, подобных ключам к шифру, и нет книг, которые нравились бы всем. Роман показывает и рассказывает. Героем может быть и одно лицо, и многие лица, героем может быть народ и народы, как в «Руси Великой».

Исторические судьбы народов, исторические события волнуют, могут волновать читателя не меньше, чем судьба «сквозного героя». Романы с так называемыми авторскими отступлениями существовали и будут существовать.

Не «каноны», не присутствие или отсутствие приключений и длинной любовной интриги отличают роман от «исторических чтений», но образы, живые люди, художественность.

1965

ЗАМЕЧАНИЯ ДЛЯ РЕДАКТОРА (К «РУСИ ВЕЛИКОЙ»)

…В романе дан горизонтальный разрез определенного исторического момента по всему миру. Дело в том, что как история какой-либо одной страны, так и роман, написанные сугубо локально, обедняют прошлое. Читатель невольно путает эпохи, и так как ему всегда известнее современность или близкое прошлое, то он и сравнивает XVI век в России с XIX веком в Европе. Отсюда вопиющие искажения. Например, мало кому известно, что технический уровень России 1812 года не уступал европейскому, что русская армия, уступая наполеоновской численно во много раз, была вооружена, оснащена ничуть не хуже; а по боевой подготовке даже превосходила. Но мы судим по Крымской войне, когда уже проявилась техническая отсталость страны.

Мысль о необходимости, так сказать, «государственной» многоплановости исторического романа у меня старая. В «Повестях древних лет» и еще больше в «Руси изначальной» я начал ее осуществлять. В этой книге я взял еще шире.

Сейчас у нас большие достижения в археологии. Сейчас разрушено представление о «неграмотной» старой Руси. Сейчас летописные сведения в виде случайных для летописца упоминаниях о школах, о библиотеках, где «одних греческих книг было свыше тысячи» (!), уже не считаются недостоверными. Русь XI века получает иную, высокую оценку.

Но все это — достояние научных трудов, отдельных лекций, докладов. Широкие круги русских забыли даже такое, что авторы «Всеобщих историй», изданных в прошлом веке, безо всяких полемик, как очевидность, констатировали тот факт, что Русь в XI — XII веках была «самым культурным самым сильным государством в Европе».

Вот это-то я и хотел показать. И убежден — читатель меня отлично поймет. Хоть размах сильно уменьшен, а все же читатель увидит и услышит многое и о многом.

А жизнь никогда не была легкой.

1965

*

Уважаемый Юрий Андреевич[58], с опозданием прочел изданную АН «Историю романа». И, разумеется, все и со вниманием, относящееся к историческим книгам. Есть у нас странности, невольно подчиняясь которым я чувствую какую-то неловкость, благодаря Вас за оценку, за доброе отношение к моим книгам. Таков наш век — в мемуарах Гонкуров[59] прочел, что в то время у них даже полагалось благодарить критиков за хорошие отзывы. Вообще же, хотелось бы увидеться с Вами; жаль, что так складывается — ни Вы в Москву, ни я к Вам.

Хорош у Вас общий тон — благожелательный; даже там, где можно было б и размахнуться. Вы очень спокойны: вещь необычная. Где-то Гоголь, отзываясь о критике, говорил о «странной» раздражительности многих статей. «Странность» той эпохи была следствием необразованности критиков. Очень многие из них напоминали одессита из древнего анекдота: первый раз попав в Художественный театр, он вслух критикует актеров, дабы в нем не разгадали провинциала.