Златая цепь времен

Уважаемый товарищ Абросимов, отвечаю на Ваше письмо, пересланное мне «Литературной газетой».

Разница во мнениях естественна, и это, конечно, хорошо в том смысле, что из споров рождается истина — простите тривиальность. Известно также, что можно, опираясь на одни и те же источники, делать разные выводы. Так и сейчас: Вы упоминаете работы академика Рыбакова и считаете славян VI века дикарями, я опирался также и на эти работы и не считаю, как и их автор, славян дикарями.

Мне по источникам жизнь Византии VI века представилась крайне тяжелой, если не сказать больше. Вы видите ее светлой. Но коль сам роман Вам ничего не дал, чего же ждать от письма его автора.

Мнения естественно различны. Естественно и мне стоять на своем.

Возражу лишь в одном: Вы неосновательно аргументируете цитатой с последней страницы романа. Вырвав ее из контекста, Вы придаете ей конечное значение. Но ведь следующий абзац, объясняя сказанное, говорит обратное Вашему толкованию.

Кто-то сказал: «Так же, как по двум и даже по двадцати волосам, вырванным из головы критика, нельзя судить о его шевелюре, так же по двум и даже двадцати цитатам нельзя судить о книге». Все это очень остроумно, но цитаты выхватывали и всегда будут выхватывать.

26.III.1971

*

Уважаемый Иван Васильевич[64]!

…Историки давно условились считать годом основания любого поселения первое о нем упоминание. Условность остается условностью. Археологические поиски в городах трудны, находки случайны и поэтому не всегда обобщаются. Да и само обобщение в сущности никого не интересует. Однако же даже для наибольших формалистов очевидно, что любой, впервые упомянутый в летописи город уже существовал до упоминания. Тем более что дошедший до нас путем многократных копирований документ не только редактировался, дополнялся, перерабатывался. Он, данный документ, с самого начала мог быть неполон, а какой-либо другой документ до нас совсем не дошел.

Подавляющее большинство наших древних городов было посажено с отличнейше полным пониманием значения места, что и обеспечивало им долгую жизнь. Успешно, на нужное место, сел и Мценск, существовавший полнокровно до проведения железной дороги. Реки же тогда, да и до недавнего, в сущности, времени, были куда полноводней. Маршрут первого «пути» Владимира Мономаха проходил этими местами. Еще в начале нашего века на водоразделе, за верховьями Орлицы, существовало урочище Девяти дубов, где Илья Муромец побил Соловья Разбойника: предание еще держалось! И до самой революции крестьяне, по древней традиции, спали на дубах в полатях, специально для этого устроенных, коль работа или случай задерживали их на ночь. (Древние византийские писатели говорили об умении славян забираться на деревья с помощью ременных или веревочных лестниц.) Подобное и многое другое, накопленное мной за долгую жизнь, дало мне возможность реконструировать детали прошлого с уверенностью, что пишу правду. Романисту разрешено больше, чем профессиональному историку. Но и экспертиза историков, которую в наше время неизбежно проходит исторический роман, была благоприятной для меня. Как видите, к сожалению, я не могу сослаться на документ. Но что Мценск и все мною о нем написанное — истина, на том я стою. И если когда-либо и кто-либо сумеет заняться настоящим археологическим исследованием в наших старых городах, то откроются даты и обстоятельства изумительные.

31.I.1973

*

Уважаемый товарищ Кукин!

«Советская Россия» переслала мне Ваше письмо, за которое искренне Вас благодарю. У Вас дар выражения краткого, но решительного и точного. Ценю вежливость завершающей фразы Вашей и уверяю, что письма от Вас буду получать с большим удовольствием. А вот насчет высказываний специалистов позвольте с Вами поспорить. Согласен, что дом, к примеру сказать, должна принять от строителей компетентная комиссия. То же относится и к станку, к машине. Но настоящую оценку дома даст тот, кто в нем поживет, станок оценит рабочий и т. д.

Так же и с книгой, только так. Один лет десять тому назад скончавшийся в старости литератор, живший пером с младых лет, любил, выступая, подчеркнуто зло заметить: «Я пишу не для критиков». Ему было можно говорить даже прописные истины. Я же признаюсь по секрету, что он был совершенно прав. Дело в том, что на отзывы в печати профессиональных критиков живо реагируют издатели, а не читатели; помянутый же мною писатель с издателями и критиками мог уже не считаться…

Без специалистов же я не обошелся. Мою «Русь изначальную» в рукописи одобрил один академик, единственный наш, пожалуй, специалист по древней русской истории. Его лишь смущало: не будет для молодежи скучновато? Но потом это его опасение рассеялось.