Читаем Златая цепь времен полностью

Более полный подсчет жертв массового террора довел бы их число до 150 — 200 тысяч человек, причем это увеличение произошло бы целиком за счет «меньшой братии». Мы говорим об этом не для того, чтобы еще раз опровергнуть мнение о направлении террора Ивана IV против боярства (всех бояр в государстве было несколько десятков человек) и против княжат «феодалов». С. Б. Веселовский уже это сделал. У нас иная цель. Выше говорилось о том, что в меру своих сил каждый опричник, каждый порученец царя Ивана сам превращался в маленького Ивана. Идя дальше, эти люди в легкой школе произвола очень быстро превращались в шайку затвердевших убийц-рецидивистов: подобные люди потеряны для нации. И не в худшей ли форме, чем жертвы?

С. Б. Веселовский говорит о разлагающей дух постоянной неуверенности, о развитии всех видов шкурничества: люди в таком состоянии стремились прилипнуть к опричнине и доказать свою преданность соучастием в делах, которые они сами вчера еще считали гнусными.

Подданные царя Ивана IV, приученные к бесправию, перестали отличать опричников от обычных разбойников: опричнина развязала последним руки, так как ограбляемые не сопротивлялись из страха навлечь на себя окончательную гибель, буде налетчики окажутся «царевыми слугами».

Напоминая обо всем этом, мы не отходим от цели, поставленной в данном разделе: оценить политико-моральное состояние нации. Мы указываем на большое количество жертв, но и количество исполнителей тоже было весьма велико. Мы говорим о подчеркнутой жестокости Ливонской войны с той же целью: указать, что порча, что падение политико-морального состояния нации, что ухудшение нравов в результате правления Ивана IV очевидны.

Массовый террор, при своей слепоте, при своем формальном безразличии к личности каждой отдельной жертвы, все же и неизбежно носит избирательный характер: нельзя, скажем, в вотчине опального дворянина убить крестьян десяти домов от околицы. Исполнители руководствуются какими-то признаками. Казня людей из высших сословий, большинство которых было Ивану IV лично известно, он со всей для нас очевидностью выбирал людей выдающихся, в разной мере, конечно, теми качествами, которые погубили, например, князя Михаила Воротынского и которые принято называть положительными. Боярин, думный дворянин, окольничий, дьяк попадали в опалу не как обладатели придворных званий, но как личности. Поспешно и грубо подобный же отбор производили и рядовые опричники, перехватав крестьян: этот ростом высок и силен, тот смотрит волком… (Даже естественная смерть высокопоставленного человека производит на нас куда большее впечатление, чем такая же смерть нашего соседа-ровни: бухгалтера, слесаря. Историки, такие же люди, как мы, больше интересуются гибелью выдающегося человека, чем преждевременным угасанием огонька жизни тысяч «безвестных» людей. Даже крупные цифры нас менее впечатляют, чем красочные обстоятельства смерти «избранных». На самом деле, драматург может показать нам казнь Марии Стюарт, но никакому театру не под силу подать зрителю избиение мятежного шотландского клана или картины массового террора Ивана IV. Так же поступали историки — авторы вымыслов о величии Ивана IV — демократа, врага корыстолюбивых бояр-богачей.)

Генетика, доказывая практическую неприкосновенность наследственного капитала — генов, подтверждает зависимость человека от воздействия среды с появлением эмбриона в материнском лоне.

Вне связи с уровнем современных наук, человечеству давно известна роль общественного воспитания. Те качества личности, которые для какой-либо эпохи положительны (в узком хотя бы смысле способствования лучшему выживанию), оказываются в другую эпоху отрицательными. В ряде мест своих «Исследований» С. Б. Веселовский прямо указывает на развитие в народе под влиянием «духа эпохи» Ивана IV тех черт характера, которые мы считаем отрицательными. Такое является результатом уничтожения правовых начал массового террора.

…С. Б. Веселовский говорит, что вскоре после отставки опричнины прекратился систематический массовый террор по его ненадобности: даже побеги за границу прекратились. Террористическая «селекция» дала результат, но внутренний общественный развал продолжался; длился, развивался и распад личности. «Московские люди измалодушествовались» — так позже сказала мать Михаила Романова, отказываясь от венца за сына-подростка, ибо «измалодушествовавшиеся» люди «царя держаться не будут». Действительно, что это за царь, которого «люди не держатся»…

Стоит ли перечислять пышные одежды, в которые рядили Ивана IV! Одни его «покаяния» без конца обыгрывались наивными историками и благодушными беллетристами. А ведь он до своего конца вел игру, обманывая будущее на два фронта: для земной славы морочил потомков поддельными летописями и ханжески-лживыми самоуничижениями в письмах, а для царствия небесного старался обмануть небеса, убирая свидетелей обвинения колдовскими приемами. И потомков, по крайней мере, изрядно заморочил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное