Златая цепь времен

Вы, говоря о том, что сейчас у всех нет интереса к минувшему, создали себе личный штамп. Вы говорите: «Все интересуются лишь собственными страстями, своим «я». Эти «все» чрезмерно обобщены. Читатель многослоен. Книготорг дает заказы на исторические романы в количествах, во много раз превышающих посильные для издательства 65 — 75 тысяч экземпляров всего тиража. В магазинах исторический роман продается в два-три дня, в библиотеках не только читается, но и зачитывается, то есть иной читатель, ссылаясь на утрату, возмещает цену, чтоб осадить книгу на свою полку: все это известно мне не от одних библиотек, но и по читательским письмам. Не берусь определить численность тех, кто интересуется историческими вещами, но их довольно много. В библиотеках популярность создается не статьями, но читателями: достаточно двух слов, чтоб взяли книгу.

Вот так-то. Повторяю мой совет не писать о моих романах. Даю его искренне, от чистого сердца.

У меня есть правило считать каждого встречного добрым человеком, пока он сам не докажет обратного. Рекомендую и Вам это правило, с ним проще жить. Это не значит, конечно, что следует пускать в дом первого встречного, но не обязательно же считать прямую речь шифром.

Все мы, по человеческой слабости, детерминисты, хоть и знаем, как трудно, в общем-то, устанавливать казуальные связи. Европейская криминалистика установила для второй половины XIX века, что половина преступлений против собственности совершалась людьми с пустым желудком. Казуальность была очевидна, выводы просты. XX век показывает иное.

Критика, точнее, распространенное у нас литературоведение хочет изучать искусство научными методами; хотя искусство не наука, парадоксальность положения не замечается, как, впрочем, было всегда. Потому что всегда находились усидчивые, способные люди, которые писали по правилам.

Но пора кончать, так как я съезжаю в скучную, всем известную область.

7.I.1969

*

Дорогой Валериан Николаевич, очень благодарю Вас за внимание, горячо желаю Вам в наступившем году благополучия и здоровья.

Виноват перед Вами, не ответил вовремя и не поблагодарил за большое Ваше письмо, за Дельбрюка: увлекся и тем, и другим и в текучке как-то не заметил, что не откликнулся вовремя.

Удивительно, вернее, вовсе не удивительно совпадение наших мыслей с мыслями других людей о нашем прошлом, в данном случае, об особенностях «собирательства» земли, как дела собственно общенародного. Мне уже давно кажется, что происшедшее после конца гражданской войны «срастание» страны почти точно в староимперских границах свидетельствовало о большом центростремительном потенциале, созданном исторически, а не административно. Англичане, называвшие нас в XIX веке «гениальными колонизаторами», неверно употребили второе слово — не «колонизаторы», а присоединители.

Очень интересен Дельбрюк, типичный деятель того самого германского Генштаба, который должен был быть разрушен. Его анализы и критика историков-«филологов» весьма сильны, хотя, конечно, и сам Дельбрюк не защищен от критики. Кстати сказать, судя по фамилии, он, очевидно, потомок одного из дворян-гугенотов, нашедших убежище в Пруссии после отмены Нантского эдикта. Потомки этих французов традиционно служили в армии, у них был свой клуб-землячество до самого 1914 года, кажется, в Констанце, члены которого отличались непримиримым франкофобством. Такова-то жизнь…

Мне было очень дорого узнать о популярности «Руси» в Саранске. Спасибо Вам. А то, что в так называемой провинции часто думают и чувствуют напряженнее, чем в столицах, я знаю.

7.I.1969

*

Дорогой Дмитрий Иванович, большое спасибо за письмо, мне очень дорого было узнать, что «Русь Великая» пришлась по душе Вам и Вашим друзьям.

Вот Вы пишете о себе, что Вы «простой» рабочий. А чем определяется эта «простота»? Допустим, что я, литератор, не «простой» человек, а какой-то такой особенный. Но почему же тогда книга, в которой я весь, попросту сказать, выкладываюсь, Вам понятна и доступна? Больше того, Вам книга нравится, то есть мои мысли, мои убеждения также и Ваши. Значит, общего между нами очень много. Ведь в основе своей человек состоит из своих убеждений, чувств, привязанностей. И это главное.

А то, что у меня есть способность излагать на бумаге свои убеждения и чувства, которые, как мы с Вами убедились, есть также и Ваши чувства и убеждения, — то эта способность нечто второстепенное. Ибо, если бы мы с Вами различались в главном, Вы не стали бы читать мои книги, так же как никакая бригада не станет держать рабочего, которого нужно обрабатывать.

Вообще же эта наша русская простота есть вещь совсем не простая. Мне доводилось близко общаться с людьми, которые едва могли расписаться. И не был одинок, ибо меня понимали и я понимал — требуется одно: говорить по-русски.

Наш язык создали не ученые, не университеты, а наши с Вами неученые деды. И где слово — там мысль, где язык — там мудрость.

Я перед образованием преклоняюсь, однако ума ни в каком вузе не добудешь. Помните поговорку: дураку и грамота вредна.

Большое спасибо за Ваше письмо.

25.IV.1969

*