Златая цепь времен

К тому же здесь ведь не только одни слова. Здесь и гибкость речи удивительная, свобода синтаксиса, поистине сказочная, по сравнению с другими языками.

Одни и те же слова, но по-разному поставленные и с разными интонациями сказанные, и с разными между ними интервалами, которые голос делает во времени — ведь все это краски на палитре, широкой, как поле, от горизонта к горизонту, палитре русской речи.

Пушкин, научившись говорить по-французски, в русскую речь окунувшись, советовал желающим русскую речь постичь таким же, как он, литераторам, обращаться к московским просвирянам, грамоте не знающим. Потому что просвирни, по неписаному канону русской церкви, были из беднейших дьячков. Печение просфор служило для них подобием пенсии. Зарабатывая ее не слишком легким трудом, они пребывали в гуще того слоя народа, который в пушкинские времена и вывесок читать не умел.

Стало быть, чистота народной речи их ничем не была испорчена.

*

У Диккенса ученый ворон успокоительно твердит: «Говори, что никогда не умрешь!»

Сильно слово, сказанное к месту и вовремя. Оно черпает силу из того, что уже созрело в человеческом сознании, ибо оно оказывается формой, которую уже ищут, становится плотью мысли ищущих. Оно не изготовлено по житейской необходимости на продажу, а рождено для жизни. И, как все живое, имеет свой срок.

Однако же слово, как таковое, слово из словаря — прошу извинить тавтологию — условно. Слова-звуки, привычное сочетание которых служит повседневному общению. Слово само по себе есть оторванный листок, который, увянув завтра, теряет и форму, и цвет. Более того, слова, которые не отвечают потребности, истрепываются, как бумажные деньги. Любое количество охваченных износом слов не производит действия или вызывает обратную реакцию. Слово могущественное, творческое, зажигающее нельзя «выдумать».

И сколько ни тверди свою правду ученый ворон, ему не верят: он предлагает подделку. Никто не вспомнит о том, что в его словах когда-то был смысл, что научивший его говорить думал о вечном.

У нас очень много поэтов — говорю о тех, кто печатается, — их больше, чем прозаиков. Многие числом строк превзошли А. С. Пушкина, чем иные не прочь похвалиться. Каждый обладает в какой-то мере поэтическим даром, но не один из них губит себя механической верой в то, что стихи слагаются из слов. Ревностно упражняясь в версификации, они убивают себя. Для таких слова оказываются тем илом, который забивает питающий озеро донный родник.

Многие поэты вызывают к себе личную симпатию, но не в этом задача Поэзии.

*

…Завела меня охота в дальнюю сибирскую деревню, из тех, что называются глухими, хоть люди там отнюдь не глухи к мысли и к слову[72]. О писательстве я тогда и не думал, но хорошо мне запомнилось богатство словаря тамошних крестьян. Были они потомками выходцев с Урала. Может быть, поэтому сохранили некоторые старинные слова. Паук там зовется мизгирем, пол не метут, а вышаркивают. Слово «корысть» употребляется в смысле не моральном, а, так сказать, в материальном. Про малоудачную охоту скажут: «Добыча ноне у тебя некорыстная» или: «некорыстно стрелялось-то». Про обилие полевой клубники: «Корыстно уродилась». Жмериться говорилось в смысле хмуриться, и про человека, и про небо. Наше жмуриться произошло, вероятно, от жмериться. Вообще же филология — наука интереснейшая, но неточная. Или, лучше сказать, весьма и весьма подверженная временному торжеству тех или иных теорий. Поэтому о моих путешествиях в филологических лесах говорить не буду. Скажу другое: по глубочайшему моему убеждению, взятому из жизни, довольно длинной, слово есть плоть мысли, и, думаю, плоть несовершенная…

Здесь позвольте мне условиться: я никаких теорий не строю, а просто делюсь тем, в чем убежден.

Итак, коль слово есть выражение, есть плоть мысли, то понятно и некое несовершенство слов. Этим для меня оправдывается изменение слов, отмирание одних, появление других, то есть — изменение живой речи. Богатство словаря свидетельствует о силе мысли народа, а о поисках мысли, о ее борьбе за новые и новые воплощения говорит динамичность словарного запаса: нет покоя, все ищется новое, новое, новое.