Златоград

К его еще большему удивлению милиционеры быстро врубились в суть дела. Старший сейчас же по рации объявил постам ГАИ северной части города, задержать автомашину «волга», предположительно серого цвета государственный номер такой-то…

Выполнив свой гражданский долг, Лена вышла на улицу. Простоволосая, растрепанная, босоножки она так и не надела. И никто из милиционеров её не задержал. Денисюк стал оправдываться:

— Сучки! Таскаются по кабакам с незнакомыми мужиками, а потом орут: «Насилуют!» Ведь знала, когда шла… что мужик потребует расплаты за ужин в ресторане. Вот таких халявниц мне не жалко. На Западе хотя бы не притворяются честными. Пошла с мужиком, поела, попила, потанцевала за его деньги… Расплатилась натурой… И все довольны… А у нас… Как же! Все честные, бля… «Я не такая… Что вам надо? Я вас не просила платить за мой ужин…» Суки! Ненавижу таких! Вот из-за таких блядей другим потом приходится геройствовать, рисковать жизнью. Из-за кого? Из-за какой-то потаскухи? Честные, знаешь, дома сидят, а не шляются по ночам хрен знает с кем…

— Это ты-то герой? — спросила Чукча, голосом полным презрения. — И вообще, чё ты за мной тащишься?! В койку со мной захотел? Хераньки тебе!..

— Да очень надо!.. — смертельно обиделся Денисюк. — Ну и иди… к черту.

Степан свернул в сторону своего района и быстро зашагал, глубоко держа руки в карманах.

Домой он пришел, когда уже проснулись птицы и появились утренние прохожие.

С тех пор Денисюк больше не знался с Чукчей.

Но на всю последующую жизнь осталась в сердце иголка. В том закрытом чулане, где хранилась у него совесть, долгие годы раздавались придушенные рыдания и стоны неизвестной девушки, о судьбе которой он так никогда ничего не узнал.

* * *

Из кинотеатра Степан вышел мрачнее грозовой тучи. Из зала он хотел вырваться еще с половины сеанса, но проклятые ремни на креслах держали прочно, не желали отпускать его. Лишь когда включили свет, пряжки сами собой расцепились. Вот оно где насилие!

Денисюк едва сдерживал злость. И вместе с тем проснулась совесть и мучила, как больной зуб.

— Ну как кино, понравилось? — спросила Лира, когда они вышли вместе с толпой зрителей на слишком яркую улицу.

— Хорошее кино, жизненное, — отозвался Амур.

— Вы что, издеваетесь?! — резко выкрикнул Степан так, что люди оглянулись. — Вы разве не поняли, что это фильм обо мне!

— Конечно, о тебе, — сказала Лира. — Этот фильм о тебе и обо мне…

— …и обо мне, — вставил Амур.

— Потому мальчик и назвал картину жизненной, — закончила Лира.

— Да ну нет же, вы не понимаете!!! — вскипел Степан. — Этот фильм буквально, понимаете? буквально про меня… Вы разве не заметили, что актер похож на меня как две капли воды? Это просто невероятно!!!

— Да, многие так и полагают, что это невероятно, — сказала Лира. — На самом же деле по иному просто быть не может.

— Но главное, — горячился Степан, — что и Чукча… то есть Лена, то есть артистка, которая играет Лену, ту знакомую из моего прошлого… она тоже похожа… И не просто похожа!.. Черт знает, что такое!..

— Да не бери в голову, приятель, — успокоил Амур взбудораженного Степана. — Мало ли какие совпадения бывают… Ну где ваша хата? А то я устал.

Степан огляделся, они стояли возле какого-то невзрачного двухэтажного дома.

— А мы уже пришли, — ответила Лира.

Это была убогая двухкомнатная квартирка, обставленная с безвкусицей малоимущего советского человека. Зато кухня оказалась большой. Здесь даже стоял диванчик, на который Степан с удовольствием возлег.

— Я потом тебе постелю, — сказала Лира, — а сейчас будем ужинать.

Степан хотел сказать, что еще не вечер, и кто где будет спать покажет дальнейший ход событий, но, взглянув в окно, удивился. За окном было темно. Странно, так бывает только на дальнем юге.

Ужин был скромным, но при свечах. Однако романтизмом не пахло. Все были скованы. Даже хамоватый Амур. А у Лиры лицо было особенно озабоченным. Наверное, решает проблему, куда девать пацана, подумал Степан. «А что тут думать: пацана — в гостиную, нам постелить в спальне…», — размечтался он.

Но Лира распорядилась так, как и следовало ожидать от порядочной женщины. Степану постелили на кухонном диване. Заворачивая концы простыни под матрац, хозяйка тихо сказала, чтобы слышал только взрослый:

— И выбрось дурные мысли из головы.

— Почему это они дурные? — слегка расстроился взрослый.

— Потому что. Сейчас не время для объятий.

— А когда будет время?

— Когда разбросаем все камни.

Пожелав друг другу спокойной ночи, все разошлись по комнатам. Степан включил настенное бра, разделся и улегся на чистые простыни. Ох, до чего же приятно размять косточки! Ноги гудели, как это обычно бывает, когда целый день прошляешься по чужому городу.

Перед сном надо было что-то почитать, но газеты, лежавшие на холодильнике, — только руку протяни — были все старые, чуть ли не брежневских времен. Степан вздохнул, выключил свет, попытался уснуть, но сон не шел. В чужой квартире он никогда не мог выспаться.