Златообильные Микены

Столь же сильное влияние испытала во время господства ахейцев в Кноссе и их материальная культура. Кносс — город, на который вся Эгеида взирала как на центр эгейского просвещения, — попал в руки ахейцев, а вместе с ним и весь опыт критян, веками накапливавшийся здесь благодаря существованию богатых восточных и местных традиций.

Вполне закономерно, что в материковой Греции в начале второй половины XV в. до н. э. сложилась следующая ситуация. Изготовлявшиеся здесь предметы достигают теперь столь высокого уровня, что, в сущности, не уступают критским образцам. В декоративном искусстве ахейцы и далее явились скорее способными эпигонами, чем оригинальными мастерами, но и здесь благодаря сочетанию материковых традиций с различными минойскими влияниями они сумели достичь заслуживающего восхищения высокого уровня художественного мастерства. При этом критское влияние было воспринято не без творческого переосмысления, а ахейские мастера не отказываются от собственных унаследованных от предков традиций как в практическом, так и в эстетическом плане. Так, в архитектуре жилищ основным элементом и далее продолжает оставаться мегарон, а среди форм погребальных сооружений ведущее место продолжают сохранять купольная гробница и ее упрощенная разновидность — камерная гробница.

Что касается торговых контактов, то в XV в. до н. э. продолжают развиваться и углубляться связи, установленные в более ранние времена, а к концу столетия ахейские поселенцы обосновываются в ряде местностей Эгеиды, бывших дотоле сферой критского влияния (Милет на побережье Малой Азии, остров Родос и др.).

К XV в. или самое позднее к началу XIV в. до н. э. относятся, вероятно, и события, нашедшие отражение в целом ряде преданий древнейшего слоя греческой мифологии, т.е. более раннего, чем «троянский» слой, но в то же время несколько более позднего, чем тот, к которому относились весьма древние мифы о Данае, Кадме и Пелопе. К их числу принадлежат мифы о Персеидах — предшественниках Ат-ридов на троне Микен, о Беллерофонте — предке аргосского царя Диомеда, о Нелее — отце Нестора и о некоторых великих совместных свершениях героев греческой мифологии, также более древних, чем Троянская война, каковыми были поход аргонавтов за золотым руном или охота на Калидон-ского вепря. Указанное в этих преданиях временное соотношение между отцами и сыновьями в целом ряде случаев следует понимать не дословно, а как соотношение предков и потомков, между которыми стоит еще ряд малозначительных поколений, не оставивших после себя следа в мифологии. Таким образом, старшие поколения «отцов», вероятно, представлялись героям Троянской войны столь же полумифическими, какими ахейские воители под Троей казались современникам Гомера.

Упадок Кносса около 1380 г. до н. э. имел ряд других последствий. Хотя приблизительно за 70 лет до этой даты Кносс уже стал ахейским, древние критские традиции сохранялись здесь и позднее и при этом даже продолжали в значительной степени оказывать влияние на материковую Грецию. После разрушения Кносса критское влияние почти не ощутимо, а элладская культура начинает развиваться по своему собственному пути, на котором традиционные элементы минойской цивилизации выступают уже в совершенно преображенном виде.

Тенденция к схематизации, прослеживающаяся в микенском искусстве уже в предыдущий период, еще более усиливается в XIV—XIII вв. (ПЭ III А-Б). Изображения, обязанные своим происхождением существовавшему некогда на Крите натурализму, становятся как был лишенными жизни. Так, осьминоги, представленные на критских вазах морского стиля периода ПМ I Б, приобретают в микенской керамике столь схематическую форму, что разглядеть здесь осьминогов можно только при наличии богатой фантазии. Но, с другой стороны, около середины XIV в. до н. э. мы неожиданно встречаем на микенских сосудах изображения человека и животных. Эго, безусловно, свидетельствует о влиянии фресковых росписей микенских дворцов, на которых одними из наиболее излюбленных декоративных мотивов того времени были охотничьи и военные сцены. Необходимо, однако, сразу же отметить, что некоторые фрески, особенно последнего периода существования микенских дворцов, отличаются весьма низким уровнем технического исполнения (крайняя схематизация или же, наоборот, чрезмерная педантичность в изображении деталей, а также использование неестественных красок). И напротив, некоторые специфические мотивы фресковых росписей, как, например, сплошной фриз военных сцен в Микенах или же картина пирующих за столами мужчин и изображение певца в Пилосе, вводят нас в атмосферу, удивительно близкую миру гомеровских поэм. Это уже не просто игра художника традиционными критскими мотивами, имеющая место, например, в изображении культовых женских процессий, а попытка реального отображения жизни господствующего класса микенского общества. Глядя на эти фрески, нетрудно представить себе, как сын Одиссея Телемах входит в мега-рон Пилосского дворца и садится за пиршественный стол вместе с Нестором и его окружением («Одиссея», III. 386396).