Златоустый шут

— Да, болван, проводник, — огрызнулся конюх. — Ты что, никогда не слышал о таких существах? Нам нужен знающий окрестности человек, который провел бы нас кратчайшим путем к Кальи [Кальи селение на западном склоне Умбро-Маркских Апеннин].

Трактирщик недоуменно покачал своей седовласой головой и вновь низко поклонился — мне показалось, что я даже услышал, как хрустнули его старые суставы.

— Здесь нет проводников, синьоры, — извиняющимся тоном произнес он. — Быть может, в Гуальдо...

— Дурак! — оборвал его всадник, который, как и большинство лакеев знатных синьоров, не стеснялся в выборе выражений. — Стали бы мы сворачивать к твоей лачуге, если бы хотели ехать в Гуальдо.

Я до сих пор не знаю, что тогда заставило меня вмешаться в их разговор, — манеры лакея совершенно не внушали мне доверия, да и его хозяин, позволявший ему так запросто поносить несчастного трактирщика, был, скорее всего, одного с ним поля ягода — однако я шагнул вперед и спросил:

— Вы говорите, что едете в Кальи?

Он угрюмо уставился на меня и даже не потрудился скрыть появившееся у него на лице подозрительно-пренебрежительное выражение. И хотя, глядя на мои шляпу, плащ и сапоги, нельзя было с уверенностью сказать кто — дворянин или шут — скрывается под ними, он всего лишь недовольно проворчал в ответ:

— Для чего вам это знать?

— Чтобы предложить свои услуги вашему господину, кто бы он ни был, — невозмутимо ответил я. — Я тоже еду в Кальи и, подобно вам, тороплюсь. Я хорошо знаю эти места, и если вы соизволите следовать за мной, то прибудете к месту назначения в кратчайший срок. Впрочем, я нисколько не настаиваю.

Только разговаривая в таком тоне, я мог рассчитывать на его согласие. Заикнись я о совместной поездке — мое предложение наверняка было бы с негодованием отвергнуто. Теперь же ему не оставалось ничего другого, как с подчеркнутой вежливостью поблагодарить меня от имени своего хозяина.

Я впрыгнул в седло и без лишних слов поскакал вперед; вскоре за мной тронулись повозка и ее эскорт. Дорога продолжала идти вверх, снег под копытами лошадей становился глубже и тверже, а невеселые мысли о моей будущей судьбе — все навязчивее. Да и откуда я мог знать, что мучившая меня проблема сама собой разрешилась в тот момент, когда я вызвался провести этот маленький караван через холмы?

Глава III МАДОННА ПАОЛА

Незадолго до полудня мы достигли наивысшей точки подъема и остановились, чтобы дать передохнуть лошадям. Воздух здесь казался особенно чистым и холодным; безупречно белый снег покрывал все вокруг, сверкая на солнце, изливавшем потоки света с безоблачно-синего небосвода, так что на него было больно смотреть.

До сих пор я ехал впереди кавалькады, временами начисто забывая о ее существовании, но теперь, когда мы оказались рядом, их старший, полный круглолицый малый по имени Джакомо, подошел ко мне с явным намерением завести разговор. Я не стал возражать: плотно зашторенные окна кареты успели возбудить мое любопытство, равно как и сама спешка, с которой путешествовал тот, кто за ними прятался.

— Вы не задержитесь в Кальи? — небрежно обронил я.

Он искоса взглянул на меня, и промелькнувшее в его глазах выражение лишь подтвердило мои подозрения: действительно, здесь скрывалась какая-то тайна.

— Нет, — после небольшой паузы ответил он. — Мы рассчитываем к наступлению темноты добраться до Урбино. А вы? Вы едете дальше?

— Скорее всего, — столь же уклончиво ответил я.

В этот момент у меня за спиной раздался металлический скрежет, как если бы кто-то отдернул кожаную шторку, закрывавшую окна кареты. Я обернулся на звук и замер от удивления и восхищения, настолько представшее предо мной зрелище не соответствовало моим ожиданиям: из кареты ловко спрыгнула на землю совсем юная дама, почти девочка. Я подумал, что мне никогда не доводилось видеть более прекрасное создание, да и всякому, читавшему знаменитый трактат мессера Фиренцуолы о красоте [Фиренцуола Аньоло (1493-1543) — получил церковное образование, постригся в монахи и занимал видные должности при папском дворе, но после смерти Льва X охладел к религии, в 1526 г. вышел из монашеского ордена и занялся литературной деятельностью. Здесь речь идет о трактате Фиренцуолы «Беседы о красоте женщин»], в эту минуту показалось бы, что перед ним возник облеченный во плоть идеал женщины.