Златоустый шут

Из этих слов я понял, что вряд ли вновь увижу мадонну Лукрецию в наших северных краях после того, как она покинет их. Так оно и случилось; но ее светлый образ не потускнел в моей памяти, несмотря ни на долгие годы, минувшие с тех пор, ни на горы грязи, которой было запачкано ее гордое имя. А если кто-либо, прислушиваясь к завидующим славе рода Борджа клеветникам, продолжает считать ее отравительницей, развратницей и бог весть кем еще, пусть не сочтет за труд заглянуть в архивы Феррары, чьей герцогиней она стала в двадцать один год и где правила потом целых восемнадцать лет [В 1501 г. Лукреция Борджа вышла замуж за Альфонсо д'Эсте, старшего сына герцога Феррарского. Двор герцогини Лукреции стал одним из самых интеллектуальных в Италии. Здесь находили приют многие видные художники, музыканты, поэты, скульпторы и мыслители]. Он обнаружит, что в хрониках о ней упоминается исключительно как о набожной, богобоязненной христианке, верной и достойной жене, благоразумной матери и справедливой правительнице, которую народ любил и уважал за милосердие, благочестие и мудрость.

Синьор Джованни отправился в Рим двумя днями позже, но буквально перед самым его отъездом в Пезаро прибыл блистательный и изящный синьор Филиппо ди Сантафьор, брат мадонны Паолы. Он узнал, что в Ватикане его заподозрили в потворстве дерзкому побегу сестры, и весьма мудро решил на время сменить нездоровую атмосферу Рима на более благоприятный для него климат Пезаро.

Удивительное создание был этот синьор Филиппо, женоподобный, столь похожий на сестру своими тонкими чертами лица; право же, на него стоило взглянуть: весь в переливающемся бархате, дорогих мехах, золоте и драгоценностях, он приехал на палевой лошади, от которой за версту разило мускусом, словно ее выкупали в нем; но больше всего меня поразило, как один из конюхов синьора Филиппо поспешил счистить пыль с великолепного наряда своего господина, едва тот спрыгнул на землю. Изысканные одежды, нарочитая щеголеватость и прочие достоинства этого несравненного франта произвели изрядное впечатление на синьора Джованни, который, надо сказать, и сам не чуждался жеманности, и он поспешил укрепить возникшую между ними с самого начала симпатию тем, что предоставил в полное распоряжение синьора Филиппо и его сестры прекрасный дворец, известный под названием Палаццо Сфорца.

Однако неотложные дела звали синьора Джованни в Рим, куда он и отбыл на следующее утро с небольшой свитой, в которую, к счастью, не включил меня. Еще через два дня за ним последовала мадонна Лукреция, и тот факт, что они путешествовали порознь, а также ее осунувшееся от бессонницы и обильно пролитых слез лицо свидетельствовали о том, сколь мало она разделяла честолюбивые устремления своей семьи.

После их отъезда жизнь в Пезаро, казалось, замерла. Придворные синьора Джованни разъехались по своим поместьям в окрестностях города, и замок опустел. Мадонна Паола оставалась в Палаццо Сфорца и за последующие два месяца я виделся с ней всего однажды, и то мельком.

Я же проводил время, предаваясь чтению, размышлениям и бесцельному хождению по галереям замка, а когда эти занятия мне надоели, начал подумывать о том, не отправиться ли мне к своей старушке матери и не заняться ли честным крестьянским трудом на том крохотном клочке земли, что все еще принадлежал нам.

Еще безрадостнее прошел великий пост, но на Святой неделе внезапное появление синьора Джованни внесло изрядное оживление в наше унылое существование. Он прибыл в одиночестве, грязный и изможденный, и его лошадь пала под ним в тот момент, когда он въехал в городские ворота. Позже он рассказал, как за одни сутки преодолел расстояние, разделяющее Рим и Пезаро, спасаясь от рук убийц, о которых его предупредила мадонна Лукреция. На другой день он отправился в свой замок в Градаре, надеясь укрыться там от опасностей, о которых мы могли только догадываться, и жизнь в Пезаро вновь стала напоминать стоячее болото.

Почему я не уехал оттуда в те безрадостные месяцы, что казались тогда бесконечными? Возможно, причиной тому был чей-то голос — и не был ли он плодом моего скучающего воображения? — неустанно нашептывавший, что мне еще предстоит послужить мадонне Паоле.