Злейший друг

— Ксень, знаешь, у меня есть своего рода фобия или комплекс, как уж лучше назвать… Когда звонит телефон, а трубку берет мама и слушает долго-долго, не говоря ни слова, у меня начинает проваливаться сердце. Потому что так бывало много раз. И каждый раз по телефону наша классная докладывала маме, что я учинила: нахватала двоек, поругалась с литераторшей или физичкой, прогуляла, опоздала на первые уроки… Вот и сохранились эти страхи — а вдруг опять на меня жалуются и я снова что-то сделала не так…

Ксения вздохнула. Как трудно жить на земле… А кто тебе обещал, что будет легко?…

— Фобия… У меня тоже завелась некоторая. И тоже с детства. Я боюсь провернуть дома какую-нибудь инициативу, если там кто-то болтается, кроме меня. Даже Варька. Например, хочу снять занавески и поменять их местами в комнатах, или передвинуть кресла, или переставить книги — и жутко боюсь… Я всегда была чересчур инициативной, а это, как известно, наказуемо, и при всех моих затеях мама меня всегда резко одергивала: «Ты что делаешь?! Тебе кто разрешил?!» И хотя сейчас я вроде выросла, и теперь мама мне так говорит очень редко, все равно я невольно стараюсь провернуть свои новации в одиночку. Придут — увидят… Это ладно, ничего. — Она задумалась. — А у тебя… Ты просто исходи из реальности — мы взрослые, даже если ты что-то натворишь и тебе будут звонить, то теперь к телефону будут просить сразу тебя и говорить на эту тему будут только с тобой, а уж никак не с твоей мамой. Без вариантов.

Ольгу совет выручил. Она потом благодарила за него подругу, а вот Ксения… Что могло ей пригодиться в жизни?…

Глава 4

Почему-то Ксения особенно четко и ярко запоминала знакомства. Видно, новые люди оставляли в ее памяти отметины на всю жизнь. Ставили свое клеймо.

Она тогда сидела на подоконнике, свесив ноги во двор — в их полудохлый, заморенный псевдосадик, — и грустно курила. Думала о своей несчастной жизни. Мечтала, чтобы именно в ее несчастную жизнь ворвалась первая артистическая слава. Чтобы грела, нежила, убаюкивала. Чтобы постоянно натыкаться взглядом на улицах на свое лицо и читать-перечитывать: «В главной роли — Ксения Леднева»… Чтобы увивались вокруг актеришки, льстили режиссеры и операторы, писали поклонники… И жизнь больше не оставалась несчастной и одинокой.

Они шли через темный двор, часто напоминающий Ксении провал, но куда? — отец и незнакомый высокий, какой-то размашистый человек. И дружно подняли голову вверх на жалко вспыхивающий, подрагивающий на весеннем ветру сигаретный огонек.

Неизвестный громко ахнул. Ксения не пошевелилась.

— Она всегда так сидит, — объяснил отец. — Когда дурью мается. А ею она мается почти всегда.

Незнакомец смотрел на Ксению, задрав голову. Долго стоял и смотрел. Отец недоуменно топтался рядом. И вдруг длинный тип пришел в себя, гаркнул: «Ё-моё!» — и метнулся к подъезду. Отец поспешил за ним. Ксения не шевелилась. Сигарета нервно помаргивала.

Отец восхищался Валентином. Говорил:

— Он читает стихи так артистично и выразительно, что они в любом случае впечатляют, независимо от содержания!

Ксения хмыкала:

— То есть, по-твоему, он может прочитать даже «бу-бу-бу, бу-бу-бу», но с такой интонацией, что все от этих стихов впадут в восторг и замрут под ошеломляющим впечатлением?…

Когда-то Ксения не знала, не представляла себе, что такое дом. Потом ей стало казаться, что это просто большая мама. Потом она начала слышать-видеть-ненавидеть: ненавидела она насильные кормежки и поздние возвращения отца. Потом Ксениным домом стали книги. Но читать — значит думать чужой головой вместо своей собственной. Привет Шопенгауэру! И какое-то время книги думали за нее, а потом ей это надоело.

В последних классах и на первых курсах ВГИКа все опять стало не так — Ксении казалось, что она живет на улице. Возвращалась домой и словно ничего не узнавала. Дома не было нигде — кругом одни здания, а все они — на одно лицо, и не угадаешь, который среди них для тебя настоящий.

С Валентином дом стал — Валентин.

Какой счастливой она была тогда… Потому что открыла для себя, что такое любовь.

Жили они весело и бурно. Гонорары всегда радостно прогуливали, просаживали в ресторанах.

Но современный человек любит делить и делиться. Это свидетельствует о широте его натуры. И вот мы и делим. Сначала постель, дом, деньги, обеды, заботы, обязанности, радости, печали… А потом вдруг все кончается — кончается все и всегда неожиданно, ждут с нетерпением одного лишь начала, и происходит совсем другая дележка. Пока что мирная.

— Вот эта вилочка тебе, а эта — мне. Эта книжечка тебе, а эта — мне. Эта комната твоя, а эта — моя… Тебе — половина, и мне — половина…

Позже может возникнуть и скандал: что-нибудь не поровну поделили, а современный мужчина стоек и не даст так просто сбить себя с толку.

Они быстро разделились на абсолютно разных, чужих и враждебных друг другу людей, которые не хотят больше видеть друг друга.

Неровный брак — называл их семью отец.