Злейший друг

— Видишь палку, звезда моя? Беру против привидений. Замахнешься — привидения машинально реагируют, как живые, забыв, что их уже давно нет, и убегают обратно в мусоропровод. Не таращь на меня глаза! Мне недавно рассказывала одна дама в театре, наша вахтерша, женщина верующая. Она по болезни не сумела прийти в церковь на Пасху, смотрела крестный ход вокруг храма Христа Спасителя по телевизору. Говорит, мэр подошел во время крестного хода к патриарху Алексию и стал разговаривать. Святотатство, кощунство… А патриарху не ответить неловко, человека обидеть. Так и шли… Свеча у мэра погасла, не донес благодатный огонь до храма. Для чего тогда было и идти? Я знаю, что ты сейчас скажешь: осуждение — грех. «Не судите, да не судимы будете». Но Господь отлично знает, что человеческая природа больна.

Он прокашлялся. Поправил шейный платок, который носил вместо галстука. Представление начиналось. Оленев входил в роль. Собирался разыгрывать веселый спектакль-моралите. Изображать двух персонажей, двух ведущих, чередующихся между собой.

Вчера выпил немало, безразлично подумала Ксения.

— Детство маленького Джорджа Вашингтона, — нарочито пафосно, словно обращаясь к юношеской аудитории, заговорил Валентин сладеньким тенором, щедро и широко жестикулируя и помахивая указательным пальцем, — прошло в саду апартаментов его отца, где ма-а-аленький Джорджи любил играть при лу-учиках солнышка утреннего. И подарил ему отец ма-аленький игрушечный топорик, а сам отправился проворачивать свои деловые встречи в резиденции. — Это уже совсем другим голосом, баском. — Ма-аленький Джорджи давно полюбил огромный зеленый сад, раскинувшийся во владениях папеньки, — вновь высоко взял Валентин, склонив улыбающееся лицо и восторженно взмахнув руками. — И часто заходил в дальний его уголок, где росла та самая вишенка, до которой ма-аленький Джорджи хотел дотянуться, чтобы сорвать спелые вишни, да все не мог. — И тогда… — поднял он палец и острый подбородок вверх. Снова сладенький тенор: — Принес он свой топорик и стал ее подрубать. И рубил он дерево, пока папы не было дома. Упала вишенка, и испугался Джорджи, и побежал с топориком прочь, оставив срубленную вишенку лежать на земле… И сидел весь день дома ма-алень-кий Вашингтон, будущий президент Соединенных Штатов! — продолжил Оленев, куражась. — И думал о срубленной вишенке. Знал, что может отец увидеть ее и будет долго размышлять, кто же это бродит по их саду-у родному-у-у и рубит там деревца? Но так и не поймет. И тогда, — тонко выкрикнул он, кривляясь, — когда вернулся папенька, подошел к нему наозорничавший сын и сказал: «Папа! Это я срубил ту вишенку в нашем огромном семейном саду возле Белого дома! Это я сделал вот этим самым топориком, который ты мне подарил!» Так признался ма-аленький Вашингтон! — милым тенорочком с готовностью закончил Валентин. — Сам! — истово произнес он. — Никто не просил его об этом! Ему стало стыдно за содеянное, и он пошел к отцу и признался! И тогда папа ответил ма-аленько-му Вашингтону: «Ты поступил нехорошо. За это я, как отец, вынужден наказать тебя. Поэтому топорик я у тебя отбираю! Но раз ты сам во всем содеянном признался, я должен сказать тебе: «Ты просто молодец!» — артистично пробасил Оленев. — Поэтому я и хвалю тебя за это и еще раз говорю: «Ты молодец!» Так Джордж Вашингтон свершил в детстве плохой поступок, — Валентин напыщенно ораторски раскинул в стороны руки, — но сам покаялся! Вот достойный пример вам всем! — откланялся он и шаркнул ногой. И чуть перекосил уголок постного рта.

Ксения поморщилась:

— Хватит тебе паясничать! Переигрываешь! А морализирование — творчество бездарных людей.

Валентин жестко сузил глаза:

— Хорошо… Пусть я бездарен. Одна ты у нас огроменный талант, звезда моя! Ты как думаешь, на какие денежки воздвигнут сей дивный домик? Ты давала на его строительство? Я тоже нет. А какая пенсия у твоего отца? И какая была зарплата? На эти бабки не настроишься.

Пенсия… Дом… Деньги…

Ксения растерянно уставилась на Валентина. Ей никогда не приходило в голову задаваться подобными вопросами.

— Не в курсе? Мне всегда было жаль бедности твоей мысли. Очень рекомендую Талмуд мужьям, у которых жены любят спорить. По этому поводу Талмуд говорит, что ум женщины слаб. И смотрит на женщину почти так же, как на гоя. В Талмуде есть даже специальная молитва с благодарностью Иегове, что Он не сделал молящегося женщиной. По законам Талмуда муж может развестись с женой, если она пересолила или пережарила ему ужин. Это понравится и некоторым мужьям из гоев. А Варвара, между прочим, насчет отцовских махинаций осведомлена неплохо. Помнишь, звезда моя, иконы в вашей квартире?

Иконы? Ксения машинально кивнула.

— Отец их давно увез…