Злюка

— И ты не хочешь, чтобы тебя тут что-то держало? — В преувеличенно мягком голосе Николаса таилась угроза. — Не хочешь ничем себя связывать? Как ты себе это представляешь? Пока есть возможность, будем наслаждаться друг другом? Ночь — у тебя, ночь — у меня. Когда нам обоим этого захочется. А потом мы нежно расцелуемся на прощание и скажем: «Слушай, все было замечательно. Давай повторим как-нибудь при случае»? — Он был вне себя от ярости. Ему хотелось взять ее за плечи и как следует встряхнуть — так, чтобы ее проняло. — Ты так себе все это видишь? И для тебя это совсем ничего не значит?

Джессика вдруг поняла, что сейчас ей дается возможность покончить со всем этим раз и навсегда. Сейчас был самый удобный момент для того, чтобы произнести те самые горькие и жесткие слова, после которых они с Николасом расстанутся и уже никогда не увидят друг друга.

Наверное, именно так ей и стоило бы поступить. Потому что еще немного, и она уже не найдет в себе сил с ним расстаться. Впрочем, уже и теперь…

Стоило только Джессике подумать о том, что она никогда не увидит этого человека, не почувствует прикосновения его рук и губ, не испытает того счастья, которое он ей дарит, как ее сердце защемило от боли.

— Нет.

Пару секунд Николас молчал. Ему было достаточно просто смотреть на Джессику, гладить ее по щеке, по волосам.

— Это тебя Чайна расстроила?

Неужели она настолько не умеет скрывать свои чувства? А ведь Джессика была уверена, что может владеть собой.

— Сразу видно, что ты ей очень небезразличен.

— Когда-то у нас с ней была любовь. И мы даже собирались пожениться. Нам тогда было по двадцать лет. Я был начинающим амбициозным художником и рьяно сопротивлялся всем попыткам отца привлечь меня к большому бизнесу. Я на два года уехал в Европу. Без гроша в кармане. А Чайна ехать не захотела. Сказала, что жить нам не на что и что это не жизнь. — Николас пожал плечами. — Мы поссорились. Я, как говорится, ушел, хлопнув дверью. А она вышла замуж за другого.

Джессика испытующе смотрела на него.

— И теперь вы с ней просто хорошие друзья.

Николас улыбнулся, почувствовав недоверчивую настороженность в ее голосе.

— Чайна знает, что у нас с ней не может быть ничего иного.

Он что, пытался ее успокоить? Убедить, что для ревности нет причин? Но сама мысль о том, что он возбуждает другую женщину до состояния полного самозабвения и доводит ее до вершин блаженства, приводила Джессику до бешенства. Почему-то ей это было очень неприятно.

— Уже поздно, — она все же открыла дверцу и вышла из машины.

Николас вышел следом, подошел к Джессике и взял ее за руку.

— Николас…

— Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я ушел, и я уйду.

Джессика едва не сказала ему: да, уходи, но потом вспомнила, как это хорошо — засыпать в его объятиях, зная, что, когда ты проснешься, он будет рядом.

Искушение было слишком велико. Джессика уже не раз ловила себя на том, что слишком осторожничает. Может быть, уже хватит бояться? Почему бы ей просто не принять то, что есть у нее с Николасом, не задумываясь о том, к чему все это может привести и чем закончиться. Надо жить настоящим и не бояться того, что может случиться в будущем. Вот когда что-то действительно случится, тогда и будет время об этом задуматься. А сейчас надо просто жить и делать так, как тебе хочется. Сейчас Джессике хотелось быть с ним.

— Оставайся, — сказала она. — Но с одним условием: завтрак будешь готовить ты.

Николас лишь кивнул и отошел закрыть машину.

Они поднимались на лифте в полном молчании.

Джессика не могла понять, почему так волнуется. Уже давно не испытывала она подобного возбуждения, не чувствовала себя такой живой и настоящей.

Когда они вошли в квартиру, она первым делом сбросила туфли. Потом прошла в кухню.

— Хочешь кофе?

Николас снял пиджак, аккуратно повесил его на спинку кресла в гостиной и вошел в кухню следом за Джессикой.

— Да, пожалуйста. Черный, с одной ложкой сахара.

Джессика достала из буфета две чашки и поставила их на блюдца. Почему-то она чувствовала себя ужасно неуклюжей. Может быть, потому, что Николас пристально наблюдал за каждым ее движением.

Надо было о чем-то говорить. Но Джессика не знала, как начать разговор. Наконец она заговорила о театре. Оказалось, что Николас тоже любит театр и часто ходит на спектакли. Так что у них нашлась тема, интересная для обоих.

Когда они допили кофе, Николас встал и протянул Джессике руку.

— Выключи свет, и давай смотреть на город. Я люблю смотреть на ночной город.

Он приобнял ее за плечи и подвел к огромному — от пола до потолка — окну. Они молча стояли обнявшись и глядя на город в сиянии огней. А потом Николас развернул Джессику лицом к себе и приник губами к ее губам.

Это был восхитительный поцелуй — нежный, чарующий, завораживающий. Истинный пир сладострастия. Джессике казалось, что ее накрыло жаркой волной желания. Она уже не могла себя сдерживать. С тихим стоном она прильнула к нему всем телом. Он подхватил ее на руки и отнес в спальню.