Зло

«Здесь мы имеем, обратите внимание, некоторые черты, характерные для южного типа. Карие глубоко посаженные глаза и плохое зрение, отсюда очки. Нос не прямой, а согнутый, причём могут быть различные типы, начиная от еврейского клюва до более нормального изгиба средиземноморского варианта. Щёки пухлые, подбородок безвольный (указка исправно выполняла свою работу). Далее видим покатые плечи. И таким образом тело приобретает как бы форму кегли. С гармонией германского типа нет ничего общего. Посмотрите, как выпирает живот, создавая основание для кегли. Южане ведь зачастую тратят деньги на вещи, далёкие от здоровья. Возможно, со временем это также стало наследственной чертой. И теперь ноги. Здесь напрашивается сравнение со спичками, воткнутыми в еловую шишку. Помните, вы делали так коровок в детстве, хе-хе (Пьер поправил очки, но в остальном на его лице не проявилось никаких эмоций). Ага, и тогда перед нами ступни с большими пальцами внутрь и тенденцией к плоскостопию. Да, большое спасибо, Танги, ты можешь пойти и сесть. Таким образом, сегодня мы ещё видим явные различия между германским и южным типом».

Эрик весь в смущении отыскал Пьера на перемене.

«Привет, — сказал он. — Ты ведь не думаешь… я имею в виду, мне наплевать на эту глупость».

«Ах, — сказал Пьер, — старик, во-первых, наци, нацист значит, и, во-вторых, он сам не знает, о чём болтает. Южный тип, поцелуй меня в задницу!»

«Много таких учителей?»

«Нет, это единственный, который остался с тех времен. Раньше было хуже. Вспомни только рисунки на стенах в столовой».

«Что ты имеешь в виду?»

«Вспомни, чёрт побери… Дородные женщины-блондинки с огромными сиськами и с волосами, заплетёнными в косы, несут большие корзины с хлебом. Парни-блондины, подстриженные под горшок, идут с топорами через плечо и смотрят на мир голубыми германскими глазами. А болтовня о прямых шнобелях, как тебе? И воины с копьями, и белые усы, и „суровый взгляд“ — это ведь всё как насмешка над самим собой».

«Неужели этому верят и другие учителя?»

«Ну теперь таких меньше. Лет двадцать назад, полагаю, было иначе. Обрати внимание: сюда теперь принимают даже евреев. Ведь Калле из нашего класса еврей, но он блондин, как те герои на стене, и у него почти идеально „прямой нос“, как у тебя. Старик, наверно, об этом не подумал. Чёрт, какая глупость».

В остальном уроки оказались приятными и лишёнными напряжения, если сравнивать их со Школой. Разрешалось отвечать сидя. Учителя не угрожали различными наказаниями, замечаний, похоже, не делали, царило шутливое и почти товарищеское настроение. Работа, на вид, двигалась достаточно ровно и без трения, и никто не устраивал шума на уроках, да и видимых причин к тому вроде как не было.

По пути на ужин Эрик заметил странную атмосферу вокруг себя, как будто вакуумная оболочка отделяла его от всех окружающих. Он услышал несколько колкостей о «новом-и-крутом» и заметил, как шептались у него за спиной.

Когда официантки убирали тарелки после горячего, поднялся председатель совета Бернард, вышел к стене и крикнул: «Внимание!»

Наполненный ожиданием гул быстро улёгся.

«Заседание совета состоится сегодня вечером сразу же после ужина в классной комнате номер шесть. Нижеследующие должны явиться…»

Каждое имя сопровождалось смехом и улюлюканьем. Чем дальше, тем активнее. Эрику показалось, что он в этом списке удостоился наиболее громкой реакции публики. Его, выходит, собирались судить за отказ чистить обувь фон Шенкена.

Комната номер шесть находилась в главном здании школы. Перед ней на тёмном и отполированном до блеска дубовом полу расположились заложники недоброй участи. Кто-то нервно шутил, кто-то громко сетовал на судьбу. Секретарь совета, стоя на пороге, выкликал очередного обвиняемого, тот входил, и дверь за ним закрывалась. Преступный элемент составляли исключительно ученики реальной школы. Были это, в основном, курильщики, иные, правда, по второму и даже третьему разу. Несколько школяров позволили себе дерзость в отношении члена совета или четырёхклассника. Подобный проступок наказывался лишением выходных.

Их вызывали внутрь, и они выходили буквально через пять минут. Кому-то досталось больше, кому-то меньше, но в целом подобные наказания считались рутинными. Только один юнец, не таясь, демонстрировал признаки отчаяния. Ему запретили поездку домой на свой день рождения.

Войдя в классную комнату, Эрик понял, что обманулся в своих ожиданиях. Он думал, что они будут сидеть в углу, поприветствуют его смешками, немного пожурят, а потом выпишут приговор.