Зло из телевизора

– Вася говорит: «Нам от этого дела лучше подальше держаться, а то менты никого искать не станут и на нас убийство повесят». Мы к ней, к мертвой, даже близко не подходили. Как глянули: мать честная, да там все в крови, словно свинью резали, – так и ушли. Я все, что видел, то и рассказал.

– Как выглядел мужчина, с которым Дунька ушла?

– На него похож, – указал на меня свидетель. – Ростом, может, немного повыше… Хотя нет, он.

Клементьев удовлетворенно хмыкнул:

– Андрей Николаевич, ты, между делом, набросай объяснение, чем вчера вечером занимался. Свидетель зря говорить не будет.

Я внимательно посмотрел на дружка убитой Дуньки, сходил к себе в кабинет и вернулся с фотографией.

– Смотри сюда! – велел я свидетелю. – Этого мужика узнаешь?

– Он, он! – обрадовался очевидец. – Точно, он! Я с вами, гражданин начальник, немного промахнулся, а вот этот фраер – это точно он. Взгляд у него такой злодейский и ухмылочка, не дай бог второй раз увидеть! Как вспомню, так вздрогну. Это он Дуньку-кладовщицу вчера на стройку увел. Душегуб, кровопийца!

– Дай-ка я посмотрю, что там у тебя, – попросил Клементьев.

Он взял фотографию, мельком глянул на изображение, перевернул на оборотную сторону и прочитал:

– «Л.В. Большаков на субботнике. Весна, 1972 год». Откуда это у тебя?

– Стенгазету в прошлом году ко Дню милиции делали. Эта фотка лишняя была, я ее на память оставил.

– Что, опять я не того опознал? – извиняющимся тоном спросил свидетель. – Память у меня совсем никудышная стала. Портвейн проклятый всему виной. А кто этот, на фотографии? Бандит какой, в розыске? Лицо у него нехорошее, жестокое.

– Ты с какого расстояния убийцу видел? – спросил я.

– Метров пятнадцать, наверное. Замерить же можно! – оживился свидетель. – Я же помню, на какой веранде мы пили. Песочница, детская горка, а потом забор. Кусты растут. Он из-за кустов Дуньку позвал.

– Я поехал, у меня сегодня выходной, – объявил я.

Клементьев вышел за мной следом.

– Проклятый алкоголик, ничего толком не помнит, – сказал он. – С фоткой у тебя здорово получилось. Представляю лицо свидетеля, если бы Большаков к нам зашел… Ты, Андрей, чего такой мрачный стал?

– Имитатору фантастически везет. Никто его примет назвать не может. Безликий призрак, фантом. Когда попадется, как опознавать будем?

– Как всегда, – улыбнулся Клементьев. – Наши алкаши, если их правильно настроить, кого хочешь опознают: хоть тебя, хоть меня.

На лестнице сверху раздались тяжелые шаги. В коридор заглянул Большаков.

– Чего вы здесь шепчетесь, как два заговорщика? Свидетеля разговорили? Андрей Николаевич, я в твою сторону поехал, могу подвезти.

– Еду, еду! – обрадовался я. – В субботу после обеда транспорта не дождешься, а с вами я мигом домчусь.

В «Волге» начальника УВД я откинулся на заднем сиденье, прикрыл глаза.

– Что задумался? – спросил меня Леонид Васильевич.

– Хочу представить себя на месте имитатора. Сумерки. Он стоит у окна, внизу труп, в руке нож, а на улице два мужика свою подружку ищут…

– Вашим алкашам надо свечку в церкви поставить. Поднялись бы они к нему на этаж – там бы и остались. Кто раз кровь пролил, тот второй раз о цене человеческой жизни не задумывается. Был у меня случай, году так в 1969-м. Андрей Николаевич, ты что в 1969 году делал?

– В начальную школу ходил, – неохотно ответил я.

– Сам к тому времени нос вытирать научился?

– О, в то время я уже многое умел! Я знал, как пишется и что означает слово из трех букв. Сказать его вслух я бы никогда не решился, но слово-то знал! А еще я вырывал листы с плохими отметками из дневника и учился подделывать подпись классного руководителя. Первые опыты по подделке подписи были неудачными, но к концу третьего класса я уже интуитивно понял, что при копировании чужой подписи надо соблюдать скорость написания и наклон букв.

– Как ты в детстве научился мухлевать, так и продолжаешь. У тебя каждый месяц процент раскрываемости сам собой поднимается в нужный момент.

– Игры с цифрами не я придумал. Все вокруг передергивают карты, а я что, рыжий, что ли?

– Черт с ним, с процентом. Слушай историю. В 1969 году у нас в городе произошло тройное убийство, по тем временам преступление невиданной дерзости и жестокости…

За окном автомобиля проносились знакомые улицы. Мелькнул витринами Центральный универмаг. На площади Пушкина старушка разводила антисанитарию – кормила голубей. Огромная толпа мужиков штурмовала винно-водочный отдел универсама. Беззаботные школьники шустрыми стайками возвращались с занятий. На перекрестке молодая мамаша задумалась и чуть не пошла с коляской на красный свет светофора. Город жил своей обычной жизнью, и я, Большаков и прохожие на улицах были частью этой жизни, а имитатор – нет. Его следовало найти и выдернуть из городского тела, как выдергивают занозу из пальца.

«Я найду тебя, – мысленно пообещал я имитатору. – Ради спокойствия женщины с коляской найду и обезврежу».

17