– Так это к вам меня привезли? – обрадовался он. – Прости господи, что за приключения такие? Сижу в студии, никого не трогаю, и тут вваливаются держиморды, ласты крутят и волокут неизвестно куда. Пока меня везли, я все свои грехи припомнил, всех женщин перебрал. Думаю, если это чей-то ревнивый муж меня заказал, то назад живым не вернусь.
– Этого человека знаете? – Я показал ему фотографию Роберта Карлова.
– Ну, видел, и что? – неохотно ответил он.
– Вениамин Калистратович, у вас нет желания на пятнадцать суток в ИВС заехать? – холодным официальным тоном спросил я.
– За что? – удивился фотохудожник.
– За оскорбление должностных лиц при исполнении ими своих обязанностей. Минуту назад вы моих сотрудников держимордами обозвали, а это оскорбление.
– Это Гоголь так придумал! – возмутился Щелканов.
– А ты за Гоголем не повторяй! – жестко отрезал я. – Он великий русский классик, а ты кто? Когда детишки тебя будут в школе изучать, тогда матерись где хочешь, а пока я даю тебе минуту освежить воспоминания. Одну минуту. Время пошло!
– Да, все, все, зачем время? Вспомнил я его. Мы в одном корпусе лежали, в одной столовой ели. Этого парня Роберт зовут, он из отделения для тихих шизофреников. На четвертом этаже буйные лежат, а он на первом был. Про кого рассказывать, про него или про Вику, про его врачиху?
– Про обоих.
– Роберт – тихий шизик. Пять раз за минуту сигареты спрашивает. У него, говорят, в детстве вся семья при пожаре погибла, вот крыша и поехала. Вика его гипнозом лечила, когда лечила, а когда не лечила, как мужика использовала. Я понятно объясняю? У психически больных мужиков половой инстинкт стоит на первом месте. Как говорится: сверху пусто, а снизу густо. Роберт, как мужчина, изъянов не имеет, вот Вика и эксплуатировала его. Раз в две недели она заступала на суточное дежурство по больнице. Как вечер, так она вызывает к себе Роберта и до утра с ним в «папу-маму» играет. К подъему он возвращается: в носках полно сигарет, глаза от водки блестят, улыбка, как у Буратино после встречи с Мальвиной. Я вначале думал, что про него с Викой врут, а потом присмотрелся… Там ведь, в психушке, верить никому нельзя. Все, что тебе говорят, надо поделить на три, а потом еще на три. Кому там верить? Одни алкаши да шизики, а вот про Роберта все правдой оказалось. Как-то раз Вика закрылась с ним, и что-то пошло у них не так. Посреди ночи Роберт выбежал в коридор и давай носиться по больнице как угорелый. Я просыпаюсь, а за дверью вопли: «Пожар, пожар!» Мы в палате вещички похватали – и на выход, думали, все, конец наш наступил, сгорим заживо, одни косточки от нас останутся. Потом раз – и тишина. Я выглянул за дверь, а там два санитара Роберта скрутили, и Вика ему что-то в руку колет. Наутро старший санитар прошелся по палатам и намекнул: кто ночные события вспомнит, тому «сульфозина» тройную дозу вколют. С «сульфозина» знаешь как ломает? Увидишь шприц – во всех грехах признаешься, убийство Кеннеди на себя возьмешь.
Прервав Щелканова, ко мне в кабинет ввалились опера.
– Нет ее нигде! – доложил Козлов. – Смылась, стерва.
– Я пойду? – воспользовался заминкой фотохудожник.
Пока мои парни, перебивая друг друга, докладывали об обыске в квартире Таруновой, бывший алкоголик бочком, бочком стал пробираться к двери.
– Ты куда? – остановил я «дорогого гостя».
– Выпустите меня на свободу! – взмолился фотограф. – Я больше ничего про них не помню. Я же в этой больнице от алкоголизма лечился, меня галлюцинации мучили, я психотропные вещества пил, пил и всю память пропил.
– Ладно, иди! – разрешил я.
– Докладываю, – продолжил Козлов, – в квартире у Таруновой полный порядок: документы, деньги – все на месте. Из больницы она домой не заезжала. На всякий случай мы организовали у нее засаду…
– Кто остался на адресе? – перебил я. – Вдруг имитатор за ее паспортом придет.
– Андрей Николаевич, с засадой – все в порядке! Придет маньяк, наши парни повяжут его.
– Это что за улов? – показал я на стопку толстых тетрадей.
Оперативник развернул передо мной первую попавшуюся тетрадь. На обороте обложки печатными буквами было выведено: «Карлов Роберт. Наблюдения. 1984–1987 годы».
– Из письменного стола изъяли, – пояснил Козлов. – Пробовали прочитать, но тут черт ногу сломит! Некоторые слова понять, а остальное «медицинским» почерком написано. Я фамилию знакомую увидел и всю пачку прихватил. Больше мы из ее квартиры ничего не изъяли.
Из управления я поехал в «Космогонию». Брат и сестра Перфиловы приняли меня как старинного знакомого.
– Что привез? – спросил Юрий Перфилов.
– Это рабочие дневники сообщницы имитатора, некой Таруновой Виктории Витальевны. Я в них ничего не пойму, так что прошу вашей помощи.
Софья Владимировна пролистала первую тетрадь, нашла интересную запись и показала ее брату:
– Видал? Это она хотела по моим методикам гипнотический шок у больного вызвать. Ну, ну, посмотрим, что у нее получилось.
– Расписку за тетради давать надо? – по-деловому спросил Перфилов.
Мы с Софьей Владимировной переглянулись. Она чуть заметно улыбнулась.