В свою очередь "поджигатели империалистической войны", опираясь на зеленую** и научно-техническую революции, сумеют подкупить пролетариат с крестьянством невероятно высоким по меркам 20-х годов уровнем жизни. А чуть позже вовсе их уничтожат - в полном соответствии с нативным коммунистическим замыслом: "нет класса - нет проблемы". Они же сделают реальностью Соединенные Штаты Европы. Попутно каким-то чудом удастся закатать в песок истории всемогущую государственную бюрократию - большая часть лидеров 21-го века выбирается, сменяется и получает зарплату вполне на уровне квалифицированных специалистов. Чиновников же рангом поменьше расшалившийся электорат примется последовательно ставить под контроль порталов госуслуг, при малейшей возможности - заменять бездушным программным скриптом.
После такого набора нежданчиков - трудно переоценить масштаб ураганов, прокатившихся через сознание Троцкого. Несоединимое не соединялось. В панических фантазиях он шарахался по политическим дебрям из края в край, долгими часами выстраивая теории, одну безумнее другой, и тут же, за минуты, разравнивал их в прах. В себя вождь преданной революции вернулся только недели через три: глаза под поседевшими бровями загорелись юношеским задором, оттаяла едкая и тонкая ирония, холодное презрение к врагам скривило губы. Для полноты образа не хватало лишь слов, сбитых несгибаемой волей в разящий меч новой идеологии.
Новый манифест рождался на моих глазах.
Разумеется, я попробовал аккуратно помочь... и с немалый удивлением обнаружил - коварный план дал сбой, любая, даже самая осторожная попытка направить мысли "вправо" с негодованием отпихивалась в сторону! Как временное отступление - пожалуйста, сколько угодно. Но дальше - ни шагу назад, совсем как в окопе под Москвой. Только мировая революция, только хардкор! Из-под образа изворотливого политика, коим я Троцкого представлял исходя из читанных и слышанных обрывков дореволюционной биографии, отчетливо проступила сущность наивного фанатика.
В представлении "кочегара революции" Советская Республика как была, так и осталась детищем выдающейся победы пролетариата, а национализация - символом прогресса. Просто народу в очередной раз не повезло с лидером. Страна свалилась под власть бюрократии, засим стала отталкивающей иллюстрацией "деформированного рабочего государства".*** И ладно бы дело касалось только СССР, когда ставка - весь мир, потерю одной второстепенной страны можно пережить. Беда в никуда не годном примере! Ведь действительно, какой безумец пойдет по пути жалких неудачников после такого наглядного экономического и социального банкротства?
То есть по его мнению, достаточно малого: свергнуть советскую паразитическую олигархию, продвинуть завоевания Октября в Европу, после чего никакие империалисты не сравняться по скорости прогресса с всемирным братством трудящихся. Короче говоря, не будь Сталина - к 21-му веку на Марсе не роботы бы грунт ковыряли, а яблони цвели.
Огорчение? Обида? Разочарование? Нет. Удивление, вот что я почувствовал в момент истины. Вождю выпал уникальный шанс, к его услугам история 20-го века, препарированная и разложенная по баночкам с формалином. Для него обнажены нервы движущих сил, выявлены ключевые личности и факты. Наглядно разжевана роль науки и технологий. Просто, как дважды два. Какой тут можно ждать ответ? Ну никак же не пять!
На следующий после скандала день я пришел к Троцким поздно, сразу к ужину.
- Уезжаешь? - прямо с порога проявила проницательность Наталья Ивановна.
- Завтра в Прагу, - не стал отпираться я. Протянул тяжелый пакет с копченым окороком. - Мотался в Константинополь за билетами, вот, заодно прикупил.
- Спасибо! - голос хозяйки заметно потеплел.
Не иначе, соскучились по свининке, которую нельзя найти на рынке маленького мусульманского островка. Да и стоит такой продукт по местным меркам негуманно.
- Лева все равно расстроится, - добавила она шепотом.
Вместо ответа я вяло пожал плечами: можно найти занятие поумнее, чем бороться с идеализмом пятидесятилетнего старика.
... Беседа за столом не клеилась. Ярчайшего полемиста мира как подменили, даже безобидные фразы стоили Льву Давидовичу немалого труда. Ни малейшей радости по этому поводу я не испытывал: успел проникнуться если не симпатией, то немалым уважением к упрямому большевику-ленинцу. Он пережил предательство соратников, крах привычной картины мира, но не сломался, а напротив, сохранил отношение к Советскому Союзу как государству рабочих, за которое он, изгнанник, ощущал такую же ответственность, какую чувствовал будучи членом Политбюро в правительстве Ленина.****
- Прошу меня простить, - я попробовал навести мост отношений заново. - Очень хотел бы вам помочь, да только нет у меня больше ничего.
- On les aura! - привычными словами отозвался вождь.
И замолчал, бросив на жену взгляд побитой собаки. Дело досель небывалое, но удивиться я не успел. Приборы Натальи Ивановны легли на стол с тихим, но отчетливым стуком.