Зло побеждает зло

Атаки литераторов я никак не ожидал. Миг, и оказался на полу, а Михаил рядом, борзо машет грязным сапожком, пытается зафутболить мою голову под кровать. Хоть шустрик, но промазал, подвели высокие каблучки. А вот я дотянулся — лягнул поддых, да так, что хозяин дачи с воем скрутился в комок. Только привстал, как сверху рухнула туша Бабеля. Тертый калач, вместо глупых попыток ударить или придушить он потянулся за своим наганом. И так ловко, что сумел ухватить рукоятку. Борьба за огнестрел затянулась, писатель сопел, хрипел, но изворачивался, умело сводя на нет мое преимущество в силе.

Звонкий голос раздался прозвучал как гром среди ясного неба:

— Мальчики, вы что, совсем с ума сошли?!

Александра, завернутая в простыню как в тогу, смотрела сверху — с божественным укором. От удивления разжал руки как я, так и Бабель. Злосчастный наган брякнул на пол. Рядом в коленно-локтевой позиции стонал Кольцов.

— Вы правда хотите сдать меня в ГПУ?! — Саша наставила на Михаила указательный палец. — Вы правда хотите моей смерти?

Никогда бы не подумал, что хозяин дачи может так густо краснеть. Однако же…

— Я видел, он готов убивать, — Кольцов близоруко мотнул головой в мою сторону. — Ему стыдно стало, тяжело. Эдакая тоскливая жалость верный признак. Вот я и решился…

— Меня уже один из вашей братии чуть не повесил! — зло парировал я, торопливо вылезая из-под кровати. — Если бы не Саша!

— Но-но! Ты меня с паскудником Блюмкиным не ровняй! — огрызнулся Михаил.

— Вот только руками не надо! — живо опомнился я, когда с трудом сохраняющий равновесие Кольцов в попытке удержаться на ногах навалился на мою девушку.

— Извини, я по-дружески!

— Знаю я вас!

— Он уже старый, ему можно, — неуклюже постарался погасить ситуацию Айзек. — А мне тем более!

— Помню-помню, с женой Ежова…{Едва ли фамилия Ежова могла быть кем-то узнана в 1930 году — в это время Н. Ежов — один из замов наркома земледелия СССР.} — продолжил было я по инерции, но тут вмешалась Саша.

— Сперва объясните, почему из-за слетевшего с катушек палача на кремлевском троне взрослые умные люди решили друг-друга поубивать? — быстро нашла она нужные слова. — Как же вы могли народовольцев и эсэров забыть?! Хоть бомбисты — но ведь настоящие герои! Взять того же Каляева. Он террорист? Вне сомнений! Целого великого князя взорвал. А кто его именем Долгоруковскую улицу назвал?{И.П. Каляев, 4 февраля 1905 года в Москве, на территории Кремля, бомбой убил Великого князя Сергея Александровича и был задержан полицией. В 1923 по его имени названа Захарьевская улица в Санкт-Петербурге, в 1924 — Долгоруковская улица в Москве.} Не вы ли, товарищ Кольцов, об этом в своем "Огоньке" трезвонили?

— Проспекта Савинкова, между тем, не наблюдается, — поспешно воткнул шпильку Бабель.

Вздернул стеклышки на свой монументальный утконос и думает, что самый умный. Однако Саша не собиралась уступать инициативу. Укоризненно покачав головой, она шагнула к насмешнику и прошептала прямо в круглое лицо:

— Вы великий писатель, Исаак Эммануилович. О силе вашего интеллекта слагают легенды. Но ради Бога поверьте, если бы вы знали то, что знает Лешка — немедленно захотели бы переименовать Тверскую в Обуховскую!

— Браво! — не остался в долгу Бабель. — Блестящая экспрессия!

— Коли узнаете, не до смеху будет…

— Так позвольте ж наконец узнать!

— Да всего пять минут назад попытался все объяснить… некоторым, — вмешался я.

— Гипнотизировать-то на кой черт? — начал оправдываться раздосадованный глупым поворотом Михаил. — Сунул под нос какую-то светящуюся чепуховину, и давай небылицы рассказывать.

Вместо ответа Саша подобрала отброшенный в пылу борьбы смартфон, кокетливо пригладила складки импровизированного одеяния и уселась на кровать. Хлопнула ладонями по застиранным цветочкам покрывала:

— Присаживайтесь рядом, товарищи! Покажу все как есть. Эта штука из 2014 года, из нашего с вами будущего. Называется смартфон…

То, что не вышло у меня — сумела хрупкая девушка. Пристыженные литераторы послушно ловили глазами сухие строчки истории СССР, изучали картинки, слушали пояснения и казались абсолютно безопасными. Настолько, что я рискнул сходить на огород — накопать картошки. Затем затопил печку, используя вместо дров все те же вездесущие газеты. Жарил клубеньки на живом огне под декламацию мандельштамовских "тараканьи смеются усища и сияют его голенища". Кто бы знал, что вставленный в презентационный файл скан тетрадного листочка с оригиналом текста вызовет фурор как бы не больший, чем длинные списки уничтоженных в тридцать седьмом генералов? Но тут прекрасно знали как почерк Осипа, так и то, что ничего подобного он еще не писал.

Идиллию быта прервал быстрый стук в дверь.

— Михаил Ефимович! Срочная телеграмма!

Кольцов и не подумал откликаться. После третьего, уж вовсе неприличного вопля почтальона мне пришлось буквально за шиворот оттаскивать журналиста от экрана смартфона. Вернулся он в комнату с бланком в руках, как говорят — без лица. Выпалил скороговоркой: