Зло побеждает зло

Сперва я не обратил внимания, так отвык от своей фамилии за долгие годы. Но потом… рывком развернувшись, я широко распахнул глаза от удивления. Передо мной стоял старик-калека, из тех, про кого не сразу поймешь — торгуют чепухой, просят милостыню или подворовывают. От колена правой ноги пиратская деревяшка, пустой правый же рукав заткнут за пояс суконной рубахи. Через плечо — поникшие макаронины шнурков, из нашитого заплатой кармана торчат края плетеных из соломы стелек. А вот лицо… где же я его видел?

Догадка не заставила долго себя ждать:

— Гвидон!

— Гляди-ка, помнишь! — в голосе предводителя шпаны послышалась скрытая гордость.

Жизнь крепко потрепала матерого уркагана. Сейчас, пожалуй, он выглядел еще хуже, чем в тюремном вагоне соловецкого этапа. Смутившись, я не придумал ничего лучше, как представить собеседника спутнице:

— Саша, помнишь я тебе рассказывал, как мои документы украли в Питере? Так вот…

— Залил сламщику галоши, знат-ца? — перебил мой лепет Князь Гвидон. — С три короба прогнал фуфла, эсэсэрер так, да эсэсэрер эдак? Так в каком году пахан даст дуба? Полсотни третьем? А нонче у нас чо на дворе? Ась? Нехорошо, ай-ай, как нехо…

Ехидная речь оборвалась на полуслове. Приторный оскал сменился изумлением.

— Бл. ть! Да это ты, ты, ты его! Ах! Высоко сложил!!!{Высоко складывать — ловко убивать.}

Ну и чутье! Я нащупал в кармане браунинг: сбежать или убить?

— Не скипидарься, — речь старика вдруг обрела твердость. — Гвидон кореша в доску не загонит.{Загнать в доску — предать.}

— Даже не думал…

— Ты мне мурку не води, — возразил Гвидон без всякой злобы. — Отчаянный! И перо не жамкай — без того моя курносая за спиной маячит. Забрали гады лягавые мою житуху, оставили едва чинарь допыжить.

— Как вышло-то? — в замешательстве поинтересовался я, кивая на пустой рукав.

— Вертухаю из бесов вожжа под хвост влетела, застроил нахрапом командировку. Пока фасон держал, смоленскими налили как богатому.{Смоленские — палки-дубинки надсмотрщиков. Налить как богатому — сильно избить.} Лепила лярва, поднимать не стала, так и откоптел без понту. Все еще ломает, ежели без марафету.

Я понял едва ли половину, но на всякий случай состроил приличествующую моменту сострадательную мину.

— Не всякому фартит! — взгляд Гвидона подозрительно задержался на Саше. — Но погодь ка, ты с кралей чисто сорвался или шпоры на хвосте висят?

— Боюсь, завтра в газетах словесный портрет будет, — не стал запираться я.

Предводитель шпаны отшатнулся:

— Да с тобой рядом потолкаться уже весит вышак!

— Никому не скажу, — неудачно пошутил я.

— Рвать тебе надо. В могиле не отлежишься, за буграми не спрячешься…{За буграми спрятаться — в Сибири. В могиле — на квартире.} Куда идешь-то?

— Э-э-э…

— Не закапаю!

— Хотели телегу купить, переодеться в крестьян, — решился я. И добавил, сменив на всякий случай генеральный курс драпа: — Двинем с переселенцами на восток.

— Кха-кха-кха! — закашлял в кулак уцелевшей руки Гвидон. — Хоть христорадником нарядись, любой касьян слету в тебе барина срисует!

— По приметам в Москве каждый пионер искать будет, — пожаловался я в ответ.

— К цапле{Цапля — железная дорога.} не суйся. В хате на отлете теряться даже не думай! Там новое мурло без шмона палят.

Не поспоришь. Я вспомнил взгляды пацанов, обсиживающие изгороди в Кузьминках. Для них любой незнакомец — повод для болтовни на полдня. Мамки-бабки посудачить тоже совсем не промах.

— В Москве ныкайтесь. Прикинь свою мамзель шкетом, ни один лягаш не мигнет.

— О! Шикарный вариант! — обрадовался я. Расставаться с Александрой не хотелось, но ходить вместе с девушкой все равно что надсмехаться над удачей. — А мне что делать?

Гвидон окинул мою тушку скептическим взглядом.

— Яро! Не жукнешь.{Яро! Не жукнешь. — Плохо! Не обхитришь.} Хоть крученый, а залепят, тявкнуть не поспеешь.

— Не ноги же себе рубить, — грубо отшутился я перед инвалидом.

Однако смысловые тонкости Гвидона не волновали. Или наоборот, его чувство юмора оказалось на голову повыше моего.

— В лазарете барно филонить. Шмонать не будут.

— Может есть на примете место укромное? Хоть недельку отлежаться? — с надеждой поинтересовался я.

— Не примусь! — резко отрубил Князь. — Топай, нотный. Неровен час, явятся мои сявки — за них не поручусь. Лады?

Намек ясный, дважды уговаривать не надо.

— Большо вам спасибо за совет, — неимоверно вежливо попрощалась Саша. Мне бы ее самообладание!

— Погодь, Лексей, — внезапно пошел на попятную старый уркаган. — В Питере пошукай на Дровяном переулке церковь Иоанна, что эстонцы строили. Напротив дом будет в три этажа, в хазе нумер тринадцать я нычку замастырил, сам знаешь с чем. В обивке двери парадного, наверху, под войлоком.

Благодарить я не стал.

11. Старые скелеты

Москва, июль-август 1930, (первый месяц с р.н.м.)