Зло побеждает зло

— Необходимо немедленно предъявить претензию "Астории" и "Советскому туристу", эти грязные свиньи обязаны вернуть наши деньги! Ты поможешь мне правильно составить жалобу? Сегодня, сейчас!

— Куда?!

— В полицию, какие могут быть сомнения? Нас подло ограбили, ты что, разве этого все еще не понял?!

— Кто?!

— Только что сказала! "Астория" и "Советский турист", кто же еще!

— Но при чем тут они?

В дебри международной юриспруденции Марта уходить не стала, рубанула по простому:

— Деньги по обманному курсу брали? Брали! Что еще нужно? Пусть вернут разницу!

Как ей ответить? Объяснять вслух, да еще в отельном номере, недокументированные фичи устройства советского государства? Реальную роль партии и ГПУ? Не дождетесь! Хоть вероятность прослушки и мала, выходить из роли в границах триэсэрии я не собирался. С другой стороны, не идти же к чекистам жаловаться на них же самих?

Пришлось юлить:

— Про что-то похожее я где-то читал… Вспомнил! Курс обмена валюты в СССР установлен единый, обязательный для всех организаций.

— Scheiss drauf! — по инерции выпалила Марта. — Да мне нас...ть!

— Тебе-то запросто…

— Русским тоже нас. ть! — фрау Кирхмайер помахала перед моим носом веером свежеприобретенных червонцев. — Видишь?

— Не понимаю до конца, что тут происходит, — с притворным сомнением в голосе я принялся выдавать знания под видом дедукции: — Возможно "Асторию" принуждают сдавать всю валюту в госбанк без остатка. Таким образом, ты должна обвинять не капиталистов, а саму советскую власть… полагаю, это не слишком удачная идея.

— Чепуха! — без раздумий отмела мои слова Марта. — Ведь это коммерческие акционерные общества, совсем как у нас в Германии, мне недавно Николай все-все объяснил. Почему бы им не продавать марки на бирже?[72]

— Что он еще говорил? — вкрадчиво поинтересовался я.

Вероятность тесного сотрудничества переводчика с чекистами виделась мне близкой к семидесяти процентам, оставшиеся тридцать оставались за его непосредственной службой в штате ГПУ.

— Рассказывал про права женщин в СССР! Они невероятные, до сих пор не могу поверить, большевики установили двухмесячный дородовой и такой же послеродовой отпуск! А еще на детей можно получать специальную помощь до четырнадцати лет и ездить с ними отдыхать на специальные морские курорты!

— Прекрасно! — скривился я.

Мой логический метод объяснения дал безнадежный сбой; вранье такого эпического масштаба попросту невозможно опровергнуть с помощью разумных аргументов.

— Ах, да, — девушка вернулась от животрепещущей детской темы к деньгам. — Проклятые капиталисты не должны устанавливать огромные цены, это несправедливо!

— Да сколько можно говорить! Не при чем они!

— Ты просто не хочешь мне помогать! О! Надо найти Николая, он покажет где тут полицейский участок и все объяснит.

— Стоп! — взревел я, наконец получив для скандала хороший "адюльтерный" повод. — Совсем сдурела?

— Ты сам начал!

— Для начала, твой разлюбезный Николай подворовывает! Сомневаюсь, что у него есть право на обмен денег. Квитанции он не выдает.

— Так любого обвинить можно!

— Не верю, что кто-то устоит перед соблазном получить в четыре раза больше. Но если вскроется, — я решил нагнать жути, — чекисты его отправят в лагерь, на эти, как их бишь, Соловки, или вообще расстреляют. Хочешь такого?

— Поделом, пусть не ворует! Нужно… Да он же не виноват! Наверняка его начальство заставляет!

— Запуталась? — недобро скривился я. — Так определяйся скорее, хочешь ли убить мальчика?

— Нет! — тут она не раздумывала и секунды.

— Красавчик, да? Жалко? А денег тебе уже не жалко? Кстати сказать, моих денег?

— Тоже жалко, — Марта выдавила ответ после мучительно-театральной паузы. — Но…

— Вот поэтому никаких но! Я запрещаю тебе обсуждать что-либо с Николаем вообще, ничего, поняла? Даже приближаться к нему! Никогда! Так понятно!?

— Но я только…

Дальше разговор "плавно" перетек в первоклассную семейную разборку со швырянием книг — за отсутствием посуды, заламыванием рук, а потом и вольной борьбой в постели. Выдохлись к полуночи, тогда же замирились окончательно.

Только вот неприятный осадочек у меня на душе остался. Надо же, всего пять жалких дней в Ленинграде, а против меня уже зреет заговор путаны и воришки. Да еще густо замешанный на социалистических идеях. Что они только находят в этой заразе? Ведь специально предупреждал Марту, не один, а наверно сотню раз! Все равно, полетела на свет большевистских лозунгов как мотылек на огонь. Могу ли я объяснять, что в СССР правда, а что — наглая ложь? Да скорее листок свалит дуб, свалившись с его ветвей! Вовремя бы ноги унести, пока совсем не перевербовали. Только и радует, что остался всего лишь один день… самый сложный день.

… За смартфоном мы отправились после завтрака, я без особых затей сослался на усталость от экскурсий. Настаивать переводчик Николай не стал, наоборот, постарался поскорее замять тему. Неужели нас на самом деле прослушивали?! Или звуки скандала прорвались в коридор и соседние номера? Если так — повод к отказу вышел достойный.