Злобный леший, выйди вон! (СИ)

Гадалка запустила пальцы в густые черные волосы и склонила голову. Зурал заметил, как по нежным щекам его сестры потекли слезы. Сердце брата сжалось. Он присел рядом, чтобы успокоить, но только положил руку на плечо, Зарима вывернулась, как кошка, и отошла в другой угол комнаты. Она встала перед зеркалом и откинула копну волос назад.

- Может, перестанешь пользоваться тем зельем? Я боюсь, что однажды не увижу твоего прекрасного лица, а на его месте навсегда останется старуха.

- Нет, Зурал. Старухе доверяют больше чем молодой черностопке.

Гадалка взяла гребень и утопила его в черном шёлковом море. Тишина некоторое время разделяла брата и сестру.

- Зарима?

- Да?

- Ты в порядке?

- Буду, дорогой брат. Скажи, у тебя сейчас нет никаких дел? – спросила она, смотря на него через зеркало.

- Надо бы еще обойти всех фокусников.

- Займись этим сейчас, мне нужно уединиться.

- Ты ведь хочешь написать одно из своих тайных писем?

- И не забудь проверить конюха во дворце, - сказал девушка на прощание брату.

Часть III - Глава 25

Через неделю друзья вернулись в деревню. По пути им пришлось дать крюк, чтобы оторваться от преследователей. Они проехали через Полпути и Прибрежное, - ничем не примечательные, едва дышащие деревни. Мокроус знал об успехе предприятия, еще до приезда. Теодор Кительсон отправил советнику письмо из постоялого двора «Гусь и сойка», где была очень грязная постель, но очень приветливая хозяйка.

Как только друзья отобедали в усадьбе наместника, и Бокучар отправился в кровать, чтобы отдохнуть с дороги, Мокроус обратился к лекарям:

- Спасибо вам большое, дорогие целители души и тела, - сказал он в полупоклоне. – Вы оказали поистине великую услугу Бокучару и всей деревне. Но теперь, когда все невзгоды остались позади, я бы хотел…

Оборвал он сам себя на полуслове и жестом подозвал сына кухарки, который положил на стол перед знахарями крохотный мешок, в котором, что-то жалобно зазвенело.

- Что это? – спросил Олег.

- Ваша награда, конечно же. Я не смею вас больше задерживать. Думаю, что вы и сами рветесь в путь-дорогу, в поисках нуждающихся.

- Сколько здесь? – поинтересовался Теодор Кительсон.

- Шесть златцев. По три на каждого, если делить поровну. Но тут я вам не советник. Как делить - решайте сами.

- Знаешь ли ты, советник, что князь Златолюб, предложил Захару звание княжеского знахаря,  три сотни златцев в год, да еще усадьбу в довесок?

- Этого в письме не было, - сказал Мокроус.

- Не люблю хвастаться, - сказал Теодор Кительсон.

- Что ж, почести великие, нет слов, но я вам не могу предложить большего, чем уже предложил. Так что, либо берите, либо уходите с пустыми руками.

- Послушай, советник, я как знахарь не могу поступиться своим долгом и покинуть человека, который все еще пляшет на грани болезни.

- Он здоров.

- Откуда тебе знать?

- Честно. Он сам сказал мне. Да, что вы так смотрите? Неужели наместник не расскажет того, что творится у него на душе своему советнику? Да что же смешного я вам сказал? Чего смеетесь?

- Когда же он успел тебе это сказать? – спросил сквозь улыбку Олег.

- Он сказал об этом в письме.

- Можно взглянуть?

- Конечно, нет! – запротестовал Мокроус.

- А написано оно было когда?

- Это не важно.

- Захар, я предлагаю побеспокоить наместника, и выяснить так ли это все. Что-то мне не больно-то верится в эту историю.

- Поддерживаю, – сказал Теодор Кительсон.

- Я не позволю вам побеспокоить сон Бокучара! – сказал Мокроус и потрусил к лестнице, ведущей в покои наместника. – Не вынуждайте звать мечников.

Дверь позади Мокроуса открылась, в проеме показался Бокучар. Глаза его были раскрыты от испуга.

- Знахари, - позвал Бокучар.

- Да? – одновременно откликнулись целители и вскочили со своих мест.

- Мне нужна ваша помощь, - сказал наместник и скрылся в глубине комнаты.

Мокроус с кислым лицом посторонился и пропустил их.

- Я сделаю вид, что этого разговора не было, - сказал Теодор Кительсон и поднялся наверх.

- Еще неизвестно, кто теперь имеет больший вес при наместнике, да, советник? – сказал Олег и с довольной улыбкой проследовал за ученым.

- Что случилось? – спросил Теодор Кительсон, когда Олег закрыл дверь.

- Я не знаю, - сказал Леший. – Я раздевался и тут это.

Он скинул одежду. Старая и дряблая кожа наместника покрылась наростами бурого цвета. Большие и малые пятна поясом окружили живот Лешего. Теодор Кительсон повернул наместника на свет, и провел пальцем по неизвестным образованиям.

- Больно?

- Ничего не чувствую.

- Похоже на кору, - сказал Олег.

- Отруби мне голову, если это не кора! – воскликнул Теодор Кительсон.

- Как кора? Откуда она здесь? Это болезнь, Тео? Новая хворь?

- Возможно, твоя душа меняет тело под привычный для нее облик. Но я не уверен. Черт, да разве можно хоть в чем-то быть уверенным, когда дело касается переселенной души!

- А как ты себя чувствуешь? – спросил Олег.

- Никак. Я все еще не ощущаю этого тела. Ни тепла, ни холода, ни даже боли. Вот, смотри.

Леший взял нож и уже хотел порезать себе предплечье, но Теодор Кительсон успел предотвратить кровавую демонстрацию.

- Спокойно. Сейчас мы что-нибудь придумаем.