Злобный рыцарь (СИ)

- И часы на нем мои! А галстук! Это же...

- Так, - решительно сказал Георгий, покидая сиреневое укрытие, - нам пора!

Денисов, даже не взглянув на него, выскочил из-за кипариса и ринулся было к стоящим неровным полукругом людям, но Георгий успел схватить его за запястье, и в следующее мгновение Костя оказался прижатым к земле. Зарычав, он попытался освободиться, но единственное, что ему удалось сделать - это слегка повернуть голову.

- Пусти! - проскрежетал он.

- Отпущу, когда успокоишься, - сообщил Георгий, восседавший на его спине.

- Так нечестно! Это односторонняя драка!

- А разве я с тобой дерусь? Ты лежишь, я тоже отдыхаю.

- Я успокоился! - буркнул Костя. - Слезь с меня!

- А ты будешь хорошо себя вести?

- Какая разница? Они же все равно меня не видят! Это же прошлое! Ты сам сказал!

- А как же нормы поведения?

Костя с удвоенным усердием повторил попытку освободиться, но поскольку все его тычки и толчки уходили в пустоту, которая все так же крепко прижимала его к земле, вскоре он сдался.

- Ладно, хоть руку с ключом отпусти!

- Ты хочешь в девятый день? - изумленно спросили Костю с его же спины. - Тебе что - мало?

- Насколько я понимаю, это мое конституционное право... или что там у вас?

- Ну как знаешь.

Его правая рука оказалась на свободе, и Костя схватился за последний ключ. Черная скважина, как по заказу, возникла из воздуха совсем низко, почти на уровне его носа, но прежде чем вставить в нее ключ, он повернул было голову, чтобы еще раз взглянуть на людей, стоявших вокруг его собственного гроба. И тут Георгий неожиданно мягко, почти ласково произнес:

- Не надо, сынок. Не смотри больше. Хватит.

И он не стал смотреть.

* * *

- А это точно девятый день? - сумрачно спросил Костя. Георгий кивнул.

- Да. Сегодня, одиннадцатого декабря, ровно час назад.

Денисов растерянно огляделся. Красно-коричневая палитра драпировок, люстры, похожие на хрустальные дворцы, столики с подсветкой, огромные зеркала. Знакомое место. Именно отсюда он уехал тем злополучным вечером. Уехал в никуда.

Почти все столики в зале были заняты, но Костя не знал никого из этих людей. Они ели, пили, разговаривали, смеялись. За каждым столиком был свой вечер, к нему, Константину Денисову не имевший никакого отношения, и только оглядев все, Костя увидел за столиком в углу Пашу, который выглядел совершенно так же, как и всегда, и Борьку, который поглощал коньяк в устрашающих количествах и с устрашающей же скоростью. Воротник его рубашки был расстегнут, смятый галстук торчал из кармана, и именно в этот момент, глядя на золотисто-коричневый галстучный хвост, Костя вдруг осознал, что верит. Это не было розыгрышем. Это не было сном. Все кончено. Он мертв.

Но подождите, а где же тоннель, ведущий к яркому свету? Где покойные добропорядочные родственники, взирающие на него с грустной укоризной? Где черти или ангелы? Где небесный суд, на котором ему объясняют, каким он был идиотом? Где, наконец, бесконечное ничто - единственное, во что он верил и что бы предпочел? Где это все? При чем тут Евдоким Захарович, несущий какую-то околесицу о распределениях и должностях, и кривоногий мужик в банном полотенце, ходящий за ним по пятам и не менее безумный? Почему он сам голый? Разве ему не положен хотя бы саван?

- Наверное, что-то напутали с адресом, - произнес Костя со всевозможным оптимизмом. - Я же должен был попасть на девятый день, на поминки? А тут только Борька с Пашкой сидят, треплются. Поминки, наверное, в другом месте.

- Нет, - ответил Георгий с разозлившей Костю беспечностью. - Если официально девятый день не проводится, то ты попадаешь туда, где тебя в тот день вспоминали близкие тебе люди. Не расстраивайся, тебе еще повезло. У многих девятого дня вообще не бывает.

- Ты хочешь сказать, - Костя медленно сделал развернутый жест в сторону углового столика, - что это и есть мои поминки? Что сегодня никто, кроме них, обо мне не вспоминает?

- Ну, - Георгий пожал плечами, - сейчас я должен бы сказать, что мне очень жаль... Хотя, на самом деле мне плевать.

Костя, не дослушав его, подошел к столику и остановился, растерянно переводя взгляд с брата, пытающегося выудить из пачки сигарету, на Пашку, разливавшего коньяк по рюмкам, и обратно. Два человека? Как же так вышло, что девять дней спустя его вспоминают только два человека?

- И давно ты узнал? - Паша поставил бутылку, отнял у Борьки пачку и сунул сигарету ему в рот.

- Да с месяц, - пробормотал тот. - Натаха по пьяни проболталась... Представляю, как он потешался надо мной все это время! Тоже мне брат, сука такая!

- Чего ж ты молчал?

- Ну так это... - Борька мрачно заглянул в рюмку, - понимаешь... Короче, в последнее время проблемы у меня с этим... Боялся я, Натаха уйти могла, а так хоть... Люблю я ее, понимаешь? Уж лучше он... Костян бы точно ее не увел, ему ведь плевать на нее. Ему на всех всегда было плевать - на баб своих, на нас с тобой!

- Ах ты сволочь! - сказал Костя, но никто за столиком его, разумеется, не услышал, хотя смешок Паши прозвучал вполне последовательно.