– Но это противоречит самому смыслу твоей женитьбы! – прогремел отец, вскакивая на ноги. – Потерять возможность в полтора миллиарда долларов ради… ради…
– Ну скажи, – усмехнулся я. – Ради киски, да? Больше никакой другой орган в теле женщины не представляет для тебя интереса. И сердце – меньше всего.
Для меня тоже не представлял. До недавних пор.
– Да! – взревел отец, взмахивая руками с раскрасневшимся лицом и брызжа слюной. – Если бы я знал, что дело в этом, то вообще не стал бы подталкивать тебя к женитьбе.
– Я рад, что ты подтолкнул. – Я открыл стеклянную дверь. – Этот брак преподал мне важный урок. Урок, который не смогли преподать Эвон, Йель и Гарвард, вместе взятые. А теперь позвольте мне применить некоторые выводы, которые я сделал за последние месяцы, и выгнать вас к черту из моего офиса, – да, из моего офиса. Если я вкалываю по шестьдесят часов в неделю, то мне и принимать решения – и вот совет: никогда, никогда не указывайте, как мне поступать с моей работой, жизнью и браком.
Я дернул подбородком в сторону двери. Оба родителя уставились на меня во все глаза.
– Вперед. Ногами же умеете пользоваться?
Глаза матери заблестели, пока она пыталась взять себя в руки, а отец сохранял мрачное, полное достоинства выражение лица. Черта подведена. Они собрались прочь из кабинета. Мать остановилась на пороге, обхватила меня ладонями за щеки и посмотрела в глаза.
– Прости, – прошептала она так тихо, что только я смог ее услышать. – Прости за все. Ты прав. Ты заслуживаешь лучшую жизнь, чем та, что мы создали для себя, Киллиан.
Я поцеловал ее в щеку.
– Все прощаю.
– Правда?
Я ответил резким кивком.
– А теперь кыш отсюда.
Теперь отец остановился возле двери. Прищурил глаза от раздражения и вместе с тем восторга.
–
Сбитый с толку и нуждаясь в крепкой выпивке, я направился в свой кабинет.
– Мистер Фитцпатрик! – София вскочила со своего места и помчалась ко мне, едва я вышел из конференц-зала. – У вас посетитель.
– Кто?
– Мисс Пенроуз.
– Назовешь ее так еще раз и навсегда попадешь в черный список с запретом на работу в любой уважаемой компании Бостона.
Стараясь сохранять ровный шаг, я пошел в свой кабинет, где обнаружил Эммабелль Пенроуз, которая развалилась в моем кресле и закинула свои длинные ноги на мой хромированный стол. На ней была пара туфель Louboutin, которые, я был почти уверен, принадлежали моей жене, и блузка, не оставлявшая простора для воображения.
А день становится все лучше и лучше.
– Не бери в голову. Не та сестра. – Я махнул Софии, открыл стеклянную дверь и закрыл ее за собой.
Прислонился к стеклянной стене, сунув руки в передние карманы брюк.
– Киллиан! Как жизнь? – вкрадчиво протянула Эммабелль, отрываясь от телефона.
– Так, будто я трахнул ее несовершеннолетнюю дочь и теперь она жаждет мести, – вкрадчиво ответил я, оттолкнулся от стены и сел напротив нее.
Я был и всегда буду невосприимчив к ее образу аля Дита фон Тиз на максималках. Ее отчаянные попытки привлечь внимание в моем случае оставались без внимания.
– Убери ноги со стола, – велел я. – Если не хочешь, чтобы их сломали.
– Ох ты господи, кто-то не в настроении. – Она убрала ноги, бросив свою уродливую подержанную сумку Prada на мой ноутбук. Я боролся с желанием выбросить ее из окна. Сомневаюсь, что тем самым смог бы заработать дополнительные очки в отношениях с женой. – Боюсь, что станет только хуже.
– Искренне сомневаюсь, что может быть хуже. – Я откинулся на спинку кресла.
– Тогда я пришла доказать, что нет ничего невозможного, детка. – Она достала что-то из сумки – стопку документов – и толкнула ко мне через стол острым красным ноготком. – Вот тебе заявление.
Я не притронулся к бумагам. Опустил взгляд и увидел почерк жены. Витиеватый. Романтичный. Миниатюрный. Как она сама.
На миг меня охватило всепоглощающее желание не чувствовать ничего.
Отшутиться.
Выгнать Эммабелль. Показать ей, что мне плевать.
А потом я вспомнил, что именно по этой причине мне и приходится бороться, чтобы вернуть свою жену.