Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Тот же Ноах рекомендовал молодому Корчному заниматься гантелями. В Зеленогорске, правда, гантелей не помню, но в начале своей карьеры Виктор брал с собой тяжеленные гири не только на соревнования внутри страны, но и на зарубежные турниры. Так было в Бухаресте на его первом международном турнире, да и потом в Гастингсе двумя годами позже. Став постарше, он отказался от этой привычки: перевес багажа мог оказаться катастрофическим, а ведь за границей тогда можно было приобрести немало того, что являлось дефицитом в Советском Союзе.

Перед сном мы говорили о том о сем, пытались поймать «Голос Америки» или «Немецкую волну» – глушение в окрестностях Ленинграда было много слабее, чем в самом городе. Иногда он доставал какую-нибудь книжку, привезенную из-за границы и запрещенную в Советском Союзе (мы жили на сборах в двухместном номере, что считалось тогда вполне нормальным). Помню романы Набокова, оруэлловский «1984», который он читал по-английски, только время от времени заглядывая в словарь. К людям, хорошо владеющим иностранными языками, Виктор всегда относился с пиететом – и сам едва ли не до конца старался совершенствоваться в английском, потом в немецком.

Вспоминая собственный когда-то убогий английский, со смехом рассказывал, как на турнире в Буэнос-Айресе (1960) очутился в ресторане за одним столиком с Решевским. Когда подошел официант, чтобы взять заказ, он решил помочь американцу:

– Did you elect already?

– What?! – переспросил ошарашенный Сэмми.

Вспоминая Решевского и свой кандидатский матч с ним (Амстердам 1968), он пару раз ронял: «Там, на канале…» Но мы не знали еще, что пройдет совсем немного времени, и он попросит политическое убежище в этом замечательном городе на воде, а я к тому времени буду жить в нем уже несколько лет.

Иногда мы играли на бильярде. Хотя Виктор не был хорошим бильярдистом, но всё же играл много лучше меня. И возмущался, когда я наносил бездумный удар по скоплению шаров, надеясь, что какой-нибудь шальной залетит-таки в лузу. Качал головой:

– Да вы на шармака играете! С опытным игроком вы после такого удара уже и к столу не подошли бы…

А если после моего лихого удара в лузу влетал совсем другой шар, сердился:

– В следующий раз вы будете объявлять заранее, какой именно шар собираетесь играть! А то вы только фуксами и пробавляетесь…

Или, когда я пытался забить невозможный, с его точки зрения, шар, пожимая плечами, сообщал зрителям:

– Ну, не ходят такие. Такие – не ходят!..

Бывало, после долгого дня, проведенного за анализом, я замечал на ужине, что взгляд его скользит куда-то поверх меня, реакция становится неадекватной, и вскоре следовала реплика:

– В позиции, на которой мы остановились, есть quelque chose…

Помимо этого французского «кое-что» у него были и другие любимые выражения, цитаты, перевертыши, обрывки стихотворений – всё большей частью из послевоенного шахматного лексикона, а то и из арсенала дореволюционной левенфишевской генерации.

Любил ввернуть за анализом: «Такой вот кунштюк!» А если был в более игривом настроении, то: «Вот такая была штука у капитана Кука!»

Когда оппонент делал ход непредвиденный (и, по его мнению, неудачный), восклицал: «Мама, куда вы?»

Исподволь создавая угрозу, заговорщически подносил к губам указательный палец: «Тссс…» Иногда еще добавляя: «Ша, киндерен, папа снял ремень». А предлагая какой-нибудь профилактический или вкрадчивый ход, успокаивал визави: «Slow motion, slow motion, мы никуда не торопимся…»

Создавая контругрозы, мог бросить: «У меня тоже есть свои козырчичи, как сказал бы Велимирович!» А идя напролом, объявлял: «Силой через радость!»

Однажды, уже на Западе, проиграв мне партию в варианте с 5.Qb3 в защите Грюнфельда, заметил за анализом: «Да, вы в этом варианте, батенька, собачку съели…» Это «собачку съели» слышал от него и в других случаях.

Когда оппонент в анализе предъявлял, по его мнению, слабые аргументы, кривил лицо в гримасе: «И только-то…»

Если удавалось задержать проходную пешку, мог воскликнуть: «Но пасаран!» – и вызывающе погрозить пальцем.

Нередко, особенно в последние годы, переходил на английский. Создавая угрозы, предостерегал: «I go! I go!!» – и делал движения туловищем, как бы стараясь вывернуться из собственной одежды.

Зевнув, возвращал фигуру на место: «Виноват!» А видя, что партнер не обращает внимания на его замыслы и гнет свою линию, констатировал: «Он на меня, значит, стряхивал…»

Предупреждал: «Вы зря меня недооцениваете!» Или: «Be careful!» («Берегись!»). Если же оппонент абсолютно игнорировал его намерения, восклицал: «He despises me!» («Он презирает меня!»).

Делая какой-нибудь рискованный ход, всплескивал руками: «Ну, помогай бог!» А столкнувшись с неожиданностью, удивлялся: «Прямо чудеса в решете!»

Исчерпав возможности защиты, поднимал руки: «Я всё сказал!» Или – в этом же случае: «Оружие положил!»

Однажды за анализом я вспомнил мандельштамовское: